— Кас, Кас!!! — слышались детские голоса. Ангел очнулся, словно и не было слабости.
— Что это?! — встревоженно спросил он, оборачиваясь.
— Кас, давай поднимайся! — кричали эти голоса сверху. Кастиил подорвался и с большим усилием стал карабкаться по скользкой горке. Когда он перекатился по земле и тяжело дышал, взглянул на этот свет и застыл; его грязное лицо осветилось белым светом. Он поднялся, но сделал это потерянно, не отводя глаз от того, что впереди.
Всего лишь в паре метров от голых сухих деревьев возвышались белоснежные каменные дома, дорога, уложенная плиткой и замок, что стоял в самой дали. Кастиил ступил на дорогу, смотря под измазанные грязью сапоги. Его шокированное лицо пугало проходивших мимо прохожих, которые были чисты, белы и одеты в характерные для этого города одежды. Кастиил обернулся и упал. Леса уже не было… только продолжение белой дороги и белых домов. Ангел осмотрелся вокруг: архитектура, жители и тот дальний замок… все это было Эдемом. Но что-то странное было в нем сейчас, словно город казался другим, но смутно знакомым. Кастиил снова услышал детские крики, которые звали его. Покосившись на них, он увидел двух мелких и худых мальчуганов: один с широкой улыбкой, а другой с хмурым лицом и очками на половину лица. Кастиил быстро захлопал глазами. Разум пытался вспомнить, откуда эти детские белые и взъерошенные дети знакомы ему. Он поднялся и стал бродить вокруг них, но ни один, ни второй не замечали его. Сзади послышался плач. Ангел обернулся и увидел такого же возраста мальчишку с смолистыми волосами. Его лицо было красным, а руки все в ссадинах.
— Давай, вставай, Кас! — требовал улыбчивый мальчишка, протягивая руку. Кас поднялся и закрыл лицо руками, продолжая плакать.
— Тебя снова побили? — спросил второй.
— Угу… — выдавил Кас, сквозь закрытый рот.
— Ррррррр… — прорычал улыбчивый и сжал кулаки. — Я разобью им лица, каждому!!! Пойдем, Гавриил, размажем их!
Мальчик в очках схватил улыбчивого за руку.
— Нет, Левиафан… мы должны идти домой…
— Опять? Опять будем грушей для битья? Мне уже надоели эти издевательства! Мы такие же ангелы, как и они!
— Они осуждают нас от того, что мы от разных отцов.
— Да знаю я! — крикнул Левиафан и отдернул руку. — Но не мы виноваты в том, что наша мама не умеет работать по-другому!
После сказанного его щека тут же получила пощечину. Гавриил стоял со спокойным лицом, но его глаза были переполнены от злости.
— С ума сошел?! — Левиафан был в шаге от истерики.
— Не смей оскорблять маму. Она единственная, кто любит нас, не бьет, не ненавидит и не принижает. Да, она слаба, но она пошла этим путем, так как ничего не могла. И после всего добра, что она сделала, ты не должен так говорить.
Левиафан прикусил губу, чувствуя вкус крови и зарыдал. Пытаясь сорвать локоны блондинистых волос, он глухо и злобно рычал, пытаясь сдержаться. Гавриил отвернул голову; его брови нервозно дрожали. Кастиил вспомнил тот день. Тогда мальчишки со двора избили его, потом еще закидали камнями братьев и смеялись им вслед. Тогда много слез проливалось каждый день. Кас подбежал к брату и, крепко обняв его, стал успокаивать; он говорил всякие утешения, хвалил брата за смелость и силу и даже сказал, что завидует ему.
— Пойдемте… раз у Каса забрали все фрукты, то придется вернуться с пустыми руками, — натяжным спокойствием звенел голос Гавриила. Мальчики поплелись в сторону замка, держась рядом.
По пути они натыкались на разные прилавки и витрины, на одной из которых стояла книжка с красивой обложкой. Кас застыл, глядя на нее; глаза его светились от красоты, а рот раскрылся в удивлении. Он почти прильнул к стеклу, что преграждало его руки и глаза от таинственных страниц этой красивой книги. Но Гавриил взял его за руку и сказал: "Пошли", а сам на секунду взглянул на эту книжку. Посмотрев на горящее лицо брата, Гавриил помрачнел и ускорился, дабы скрыться от злосчастного прилавка. Когда солнце опустилось к линии горизонта, окрашивая море в красный, мальчики зашли за порог своего дряхлого и зашарпанного домишки. Свет из окна упал на лицо сидящей за мелким столом матери; она сгорбилась и смотрела бездушно в пол, поглотившись своими тревожными мыслями, попутно грызя ногти. Несколько желтых волосинок выглядывали из-под серого платка, скрывшего волосы. Чуть увидев своих сыновей боковым зрением, она ринулась со стула, словно собака с цепи, и крепко обхватила всех троих. Она лепетала что-то непонятное, но мальчиками было ясно, что она высказывала свои переживания. Тяжелее навалившейся матери на детские тела для них были ее слезы, которые полились рекой по красным от нахлынувшей крови щекам. Их лица сделались бледными, печальными и жалкими. Оторвавшись от них, она стала целовать каждого в макушку, продолжая жаловаться на боль в груди, которую вызвали эти трое своим долгим походом. Вдоволь наплакавшись, она присела на стул и, осмотрев их и не найдя пакета с фруктами, грустными и жалеющими глазами взглянула на Каса.
— Что же случилось? — спросила она наконец. Кас поник головой и дергал пальцы.
— Их забрали… прости, мама, мы не успели защитить Каса и отобрать фрукты… — подавленно отозвался Гавриил, тоже склонив голову, а за ним и Левиафан, который скрипел зубами от злости.
— Ох и дураки вы… — проронила мать, положив худую руку на голову Каса. — Не стоит так унывать. Главное, что вы целы и пришли домой… остальное мелочи.
Кас прижался к матери и стал плакать, а она гладила Гавриила и Левиафана по голове. Кастиил стоял в тени. Он помнил и этот момент: как нежные руки мамы аккуратно жалели и утирали слезы; как теплые слова ее ласкового голоса утешали бури, что были внутри трех мальчишек. В одинокой слезе, катившейся по щеке взрослого ангела, были все эти сохранившиеся, но затупленные чувства и ощущения. Капля натянулась на конце кожи и изо всех сил старалась удержаться, но законы физики были властны даже над этой упертой каплей, и когда она расплескалась по полу, то все вокруг быстро исчезло и вновь преобразилось. Кастиил наклонился и наблюдал звезды в фиолетовом небе. Ночью троица мальцов крепко и сладко спала в одной кровати — все эти похождения, греющее солнце и попытки защититься от избиений быстро изматывали. Их мать засыпала позже, но сейчас она явно не собиралась спать. Поцеловав каждого сына, она накинула темный плащ, тихо отворила скрипучую дверь и остановилась. Оглядевшись, она взглянула на лица своих детей, освещенных лишь жалкой свечой, но в этом полумраке эти детские худые лица казались неописуемо красивы. На дрожащих губах появилась улыбка, которая скрылась в тени накинутого капюшона. Кастиил, будучи стоящим в центре и наблюдавшим всё, хорошо понимал, куда она собралась и почему ждала, пока мальчики не заснут. Ее сильное, но глупое сердце считало, что сыновья не подозревают и не понимают того, что она делает ночью. Кастиил так же хорошо знал, что Гавриил лишь делал вид, что спит, но сам всегда видел сквозь полузакрытые глаза, как фигура матери скрывается в ночной тьме. Он всегда молчал, всегда смотрел на нее. Отвернувшись на другой бок, он вжался в подушку и накрылся одеялом. Кастиил подошел к нему и присел. Хрупкие детские плечи тряслись под одеялом, а тихие всхлипы глухо слышались из подушки. Гавриил никогда не показывал свою слабость и пытался казаться рассудительным; лишь ночью, когда никто не видел его, он мог снять холодную маску и дать горьким слезам волю. Кастиил протянул руку и хотел приобнять мальчишку, но рука прошла сквозь подушку. Все же ему стоило помнить, что он подобен призраку. Сердце внутри ангела билось сильней, голова стала трещать, а брови дергаться. Сдерживая слезы, Кастиил поник головой и крепко сжал кулак. Тогда он не подозревал, что Гавриил сдерживал и копил все эмоции лишь для того, чтобы братья не отчаялись; он всегда был тверд и спокоен, чем облегчал горе и страдания своих братьев, ведь они могли положиться на него, единственного сильного духом. И этот образ он сохранял всегда, когда они смотрели на него и говорили с ним. Кастиил был зол на такой глупый поступок — пускай тогда он не знал, но сейчас он зол на то, что Гавриил брал слишком много, не позволяя братьям разделить боль — вместо этого он брал всю их боль на себя.