— В отличии от тебя, я не лицемер… — тихо, чтобы не слышала армия, произнес Азазель. Но неожиданно для братьев Сокум, некогда стоявшей в стороне тихо, начал истерически смеяться. Его опухшие глаза смотрели в пол.
— Чего ты ржешь, остроухий? — спросил Азазель.
— Да так… мысль смешная, что даже абсурдная, пришла в голову. Вы достигаете положения силой и утверждаете, что равны друг перед другом, однако сами же пользуетесь положением, высшим, чем другие. Вы не равны перед законом, а лишь делаете имитацию равенства… когда царей, императоров и королей уже не будет, а графы, да князья останутся лишь старым упоминанием — тогда-то и наступит равенство не только перед законом, но и пред другими. Вы равны лишь в войне, которую все равно проиграете. Вы жалкие…
— А ну быстро захлопнул пасть!!! — крикнул Азазель, поднимая топор. — Ты, грязный и бесчестный ублюдок! — демон хотел махнуть топором, но остановился.
Сокум почувствовал, что теплая жидкость из его шеи стала стекать по груди. В глазах его помутнело, а ноги он перестал чувствовать. Последнее, что он сказал, довольно улыбаясь, было: «Я умираю без страха…». Его голова покатилась к краю площадки и еще подавала некоторые признаки жизни. Тело резко свалилось, как камень, утопая в собственной крови. Толпа снова затихла и была сильно поражена. Азазель тоже был в шоке, но потом убрал топор и смиренно хмыкнул.
Взмах палаша скинул оставшуюся на лезвии кровь. Маркус молча убрал его в ножны и, подхватив Райана, направился с площадки. Братья перекинулись взглядами. Маркус вдруг сделался яростным, мрачноватым в лице и диким в ауре. Азазель застыл и покорно ждал, пока брат не сойдет с площадки. Азазель понимал, что в такие моменты Маркус ван Блейд явно не тот демон, с которым можно конфликтовать.
— Райан — мой брат… я буду стоять до конца, Азазель…
Азазель проводил его и Райана раздраженным взглядом и обратился к толпе:
— Чего встали, выродки? А ну быстро разошлись!
Дождь прекратился, а на смену тучам пришли мелкие черные облака ночи.
***
В воскресенский день небо было необычайно светло, пускай и укрывалось за тучами. Падавший снег был мягким и большим, а ветер лишь тихо нашептывал ушам. За последние недели погода успокоилась, словно устала трясти шатких мартинцев.
Повозка остановилась. Лошади тяжело выдохнули; из их ноздрей поднялся плотный пар. Под скрипучий звук дверцы и гавкающие крики кучера на лошадей пассажиры ступили на белую, никем не протоптанную дорогу.
— Через два часа повозка должна быть здесь, — твердо и чуть басом сказал Гавриил кучеру. Тот лишь кивнул, как бы уважительно приподнимая кепку, что обычно выдается в заводах, и вздернул поводья.
— Здесь так тихо… — шепотом проговорила Ребекка, смотря в небо.
Снежинки, которые в тихую погоду называли хлопьями, медленно падали на лицо девушки, лениво тая. Кроткая улыбка появилась на лице ангела, а глаза были закрыты. Уши ничего не слышали, да и не было ничего, что могло шуметь. Вечер обычно был темным, и лишь фонарь у здания мог осветить дорогу. Говоря о здании, стоит отметить его изношенный вид: перед ангелами стоял не приют, а какой-то жалкий сарай. Гавриил брезгливо осмотрел сверху до низа, получше укутываясь в шарф.
— Многие попрятались в дома. Делать-то на улице нечего… — сказал ангел, желая поддержать разговор.
— Я бы осталась здесь и смотрела, как эти снежинки падают. Может, и звезды бы показались ближе к ночи…
— Госпожа, лучше пройдем во внутрь.
— Да-да… — нехотя, Ребекка пошла с Гавриилом, держась за его руку.
В прихожей висело много маленьких курточек, на большом высоком комоде валялись детские шапочки ушанки, а рядом с комодом стояли в ряд серые валенки. Вдалеке, справа, стояла широкая деревянная арка, из которой вырывались желтые лучи огня, танцуя на противоположной стене. Детские звуки доносились из этой арки. Рядом с аркой, чуть ближе к пришедшим гостям, исходили металлические звуки битья и копошения. Стоило ангелам чуть-чуть принюхаться, как манящий запах готовки завладел их разумом, но лишь на секунду, однако животы стали урчать у обоих. Наконец, свесив верхние одежды, они прошли к той большой арке. Они увидели камин, что стоял в середине одной из стен. Вокруг него сидели дети, подложив подушки под себя. Они с интересом слушали Гортензию, которая сидела в кресле, стоящем сбоку от камина. Лицо ее освещало яркое и теплое пламя — приют не был особо обогрет, и лишь гостиная, да кухня были очагами дома. Старушка не спеша перелистывала страницы красной книги в руках, иногда поправляя пенсне. Добрая улыбка не слезала с ее лица. Перелистывая очередной лист, она заметила две фигуры в проеме и хитро улыбнулась. Сняв пенсне, она выпрямилась и, задрав голову, сказала:
— Как думаете, ребятки, кто дольше сможет продержаться с вами: Райан и Джейсон или наши друзья ангелы?
Дети заморгали и удивленно уставились на нее, пока один из детей не обернулся. Крики и скорые стуки голой детской ножки о деревянный пол раздались по гостиной. Словно рой пчел, дети окружили ангелов и потащили их к камину. Ребекка улыбчиво осматривала все взлохмаченные головы, что летали вокруг нее. Гавриил же смущенно и боязливо пытался не потерять равновесие — глаза разбегались, не успевая уловить хотя бы одного ребенка. Гортензия тихо посмеялась и встала. Поклонившись ангелам, она громко шикнула, и все дети мигом замолчали, усевшись на свои подушки.
— Не думала, что вы скоро навестите нас.
— Мы тоже, госпожа Гортензия, — Ребекка кивнула ей, продолжая улыбаться. — Смотрю, эти негодники еще не спят.
— Стара я уже, чтобы гоняться за каждым и укладывать спать в кровать. Вот решила, что книгой заставлю сон прийти к ним, но ту жалкую книжонку они уже наизусть знают… Госпожа, не соблаговолите? а то уж скорее я засну, чем они.
— Конечно-конечно! — Эденс энергично закивала, подхватывая ладони старушки. — А вы лучше отдохните.
— Кхм… — громко кашлянул Гавриил, обращая на себя внимание. За спиной он что-то держал.
— Я наслышан о скудности вашего книжного архива, так что решил оказать небольшую поддержку.
Он протянул руку. В ней лежала книга, толстого и красивого переплета. Гортензия удивилась и охнула, а Ребекка резко дернула книгу себе в руки.
— Вот видите — все хорошо, госпожа. Гавриил поможет вам, а я займусь этими негодяями.
Гавриил вальяжно протянул свою ладонь. Старушка отдала свою, и медленно они скрылись за стеной. Пройдя пару метров, Гортензия облегченно выдохнула.
— Вы очень сильно помогаете нам, господин Гавриил. Но знаете… Я начинаю думать, что вас что-то сковало здесь…
— Ошибаетесь, — холодно выдавил ангел, — я помогаю вам по своей прихоти. Но не буду отнекиваться — мое времяпровождение здесь помогает оправиться от смерти брата.
— Вижу, что вы сокрушены.
— Я потерялся, госпожа. Мир как будто рухнул. Я пытаюсь снова найти смысл в своей долгой дороге…
— Гавриил… За свою жизнь я потерялся многих близких и дорогих мне людей. И много слез я пролила тогда. Но одну вещь я запомнила надолго — цепляясь за прошлое, ты так и останешься жить в прошлом, думать, что они еще с тобой… Однако тогда ты быстро затухнешь и будешь забыт, как посторонними, так и своими близкими, что еще живы. Ты будешь отдаляться от них, и вскоре тоже потеряешь. Лучше прими смерть Кастиила, и помни о нем, но не теряйся в прошлом. Его смерть должна укрепить тебя: твое тело и дух. Тогда и только тогда ты будешь тем, за кого будут держаться близкие, и кого точно не забудут…
Гавриил опустил голову и смотрел в пустоту. Его взгляд был растерянным и мутным. Гортензия заметила его и многозначно ухмыльнулась.
— Ну, я ж простая старуха. Мой бред не всякий примет, так что решать вам, господин.
Неожиданно тишину между ними прервал громкий вой живота ангела. Юноша округлил глаза по покраснел, тихо шепча: «Извините…». Старушка посмеялась и, глубоко вдохнув, прикрикнула:
— Мария!!! — из меньшей арки, в которой трещало железо, вылетела Мария, одетая в легкое платьице с длинным рукавом, поверх него корсет, и платок на смолистой голове. Она утерла лоб и, пытаясь отдышаться, вопросительно глядела на Гортензию. Гавриил чуть вздрогнул, когда его глаза встретились с глазами девушки. Он поправил очки и скрыл смущенный взгляд.