— Наш гость проголодался. Будь добра, дай ему одну порцию похлебки.
— Хорошо, госпожа! — пролепетала девушка и тут же скрылась.
— А я, пожалуй, прилягу, а то голова с этими детьми разболелась.
— Вас проводить?
— Нет-нет, лучше вернитесь к Ребекке, а то она одна не справиться.
Войдя в гостиную, юноша лицезрел интересное зрелище. Эденс сидела на ковре, где лежали все подушки с постелей, а вокруг нее образовалась орава детей — кто сидел рядом с девушкой, кто лежал, положив голову ей на бедро, кто прижимался к ней, а она нежно обнимала. Голос и интонация ее порой менялись то на тихий и интригующий, то на сладкий и нежный, то на грозный и страшный. Поначалу дети охали, да ахали, когда ангел читала какой-то эмоциональный отрывок, но спустя полчаса они уже все дремали — лишь тихий под конец голос Ребекки наполнял тишину.
«Даже Гортензия, которая давно работает в приюте, не может сладить с ними время от времени, а Ребекка так просто заставила их молчать, так еще и усыпила их… видно, дети очень любят ее» — думал юноша, стоя в проеме.
Аккуратно выбравшись из-под спящих детей, Эденс тихо, почти на носочках, прокралась к Гавриилу.
— Их стоит уложить в кровати. Они на втором этаже…
Медленно и тихо ангелы стали перетаскивать спящих пчел в свои постели.
***
Снег так и продолжал идти спокойно. Тучи, как и хотела Ребекка, разошлись, и звездное небо показало себя. Гавриил сидел на крыльце и молча наблюдал за падающими на лицо пушистыми хлопьями, тающими от тепла лица. Холод понемногу овладевал им, и сонливость заставляла глаза медленно слипаться. Вот-вот они бы закрылись, а сон бы пришел к нему, если бы не тормошащая плечо женская ручонка. Гавриил потер глаза и взглянул на нарушителя его дрёмы.
— Вот твоя похлебка… — тихим и робким голоском отозвалась Мария, протягивая тарелку, из которой валил пар.
— Спасибо, — Гавриил ее и принялся есть. Жар тарелки перетекал на замершие руки, приятно покалывая пальцы и ладони. Мария меж тем аккуратно уселась рядом с ним, получше укутавшись в шаль. Она горящими глазами смотрела, как ангел жадно и быстро уплетал ложку за ложкой — горячее быстро согревало его. Отложив пустую тарелку, он достал платок и утер рот.
— Довольно вкусно.
— Я старалась сделать ее не соленной и не острой.
— Ты хорошо постаралась… — лицо Марии залилось краской и ярко светилось в улыбке.
— Как отец?
— Папенька (девушка удивилась)? Он сейчас спит — целый день чистил дымоход; зашел в прихожую: весь черный, как уголь, я еле отмыла его! Так ему стало мало — стал заделывать сквозные дыры в стенах, да чуть не рухнул со стремянки. А стоило ему сесть наконец, один из мальчишек попросил починить деревянную игрушку — механизм какой-то в ней сломался — и стал папенька сидеть и тужиться над этой игрушкой. Долго же он вертел отверткой, перебрал все бранные слова, но сделал. Но сколько раз отвертка слетала и резала ему пальцы… ох… я уж устала накладывать ему бинты. Только к вечеру свалился он, как мертвый, в постель. А я спокойно занялась своими делами.
— Ясно…
Мария, чуть поостыв от бурного пересказа дня, заметила тоскливость в лице юноши.
— Вы снова грустите? — голос ее дрогнул, а бровки жалобно вытянулись. Гавриил медленно повернул голову, увидев тревожное выражение Марии.
— Нет… просто думал…
— Над чем?
— Да над похлебкой… вспомнил, как в юные годы я и братья, после долгой тренировки, наконец сели есть в казарме, но когда заглотнули первую ложку, то так скривили лица, что испугали ими сидевших рядом солдат, — уголки губ ангела дернулись.
— Вы ели в казарме?
— Да. Мы жили в военном полигоне, где готовили новых солдат. Так как мы остались сиротами, нас не щадили и не давали поблажек — бездомных никто не терпел. С утра до ночи мы были на полевых учениях, спали по шесть часов, если не меньше. Тех, кто не выполнял нормы, был избит, публично опозорен и выгнан за пределы полигона.
— Так почему вы просто не ушли? Детям не место среди солдат и оружия.
— Это был наш выбор, Мария. Наш отец был военным-ангелом, но ушел вскоре после нашего рождения. Мать работала проституткой, и когда нас приводила стража за очередное воровство, мама отдавалась этим ублюдкам, чтобы выплатить штраф за нас. И когда ее убили демоны, мы скитались по Мартинии, пока не наткнулись на полигон. Нас приняли, пускай и не сразу… и было у нас два пути: стать слугами Эдема или быть отщепенцами. Я должен был позаботиться о братьях, поэтому и вступил в ряды новобранцев, но они поплелись за мной, ибо не хотели оставлять одного. Пускай мы и страдали, жили и обучались не по детским нормам, мы смогли выбиться в люди. Мы ничего не умели, кроме как драться…
— Прости… мне не следовало спрашивать тебя…
— Все нормально, Мария, — Гавриил повернулся к ней всем телом. Улыбка сияла на бледном лице ангела.
— Я просто вспомнил забавные и веселые моменты прошлого… и знаешь, мне стало легче. Все благодаря твоей похлебке.
Мария ошарашенно разинула рот и не могла ничего сказать. Краснея, она отвернулась от него.
— Д-да ну тебя, я ни причем!
Она снова натянула шаль и чихнула так тихо и звонко, что Гавриил стал смеяться. Кровь еще сильней прилила к щекам девушки. Она вжала голову в плечи и хотела провалиться под землю. Но стыд мигом пропал. Колючий и теплый шарф обернул красивую тонкую шейку — грубые руки аккуратно завязли язычки шарфа, тем самым фиксируя. Гавриил стряхнул еле видимые снежинки с мелких плеч Марии, и взглянул на нее.
— Я рад, что ты рядом… — сказал он, улыбаясь. Мария снова открыла рот, но слова застряли где-то в груди, в которой бешено билось сердце.
***
Гортензия, уже бодрая, вместе с Ребеккой расхаживала по огромному помещению, коим была спальная сирот. Множество скрипучих кроватей было раскинуто по всей площади, и Гортензия с Ребеккой двигались меж узких проходов, словно мышки в лабиринте. Каждому ребенку они взбивали подушки и накрывали сопящих малышей одеялом.
— Спасибо вам еще раз, госпожа, — шепотом сказала Гортензия, присаживаясь на кровать, у которой присела Эденс и рассматривала спящее лицо девочки. Поглаживая ее черные волосы, ангел изгибала голову и завороженно смотрела, как мелкий детский носик тихо посапывает, а тонкие бровки еле дергаются, ведь девочка еще не уснула полностью.
— Мне самой в радость, госпожа Гортензия.
— Вижу, что вы очень любите детей…
— Я и сама недавно узнала это. Странное чувство — стоит мне забыться с ними, как время летит быстро, и ни одна секунда не кажется пустой и лишней.
— Могу с уверенностью сказать, что вы будете хорошей матерью.
— Думаете? — Гортензия пошатнулась от по-детски удивленного взгляда блондинки.
— Конечно. Словно вы были рождены, чтобы воспитывать эти юные жизни.
— Спасибо вам… — взгляд ангела упал вниз. — Только вот вне вашего приюта я не такая радостная и веселая.
— Я это уже поняла.
— Правда?
— Милочка, ты недооцениваешь старушку. Уж я-то вижу всех насквозь.
— Тогда и скрывать от вас нет смысла.
— Верно… Кстати говоря, Джейсон тоже тосклив, когда приходит сюда.
— Джейсон?! — удивилась Ребекка, повысив голос. Малышка, что лежала рядом с женщинами, поерзала, недовольно поморщилась и отвернулась на другой бок. Эденс, прикрывая рот рукой, выпученными глазами смотрела то Гортензию, то на девочку.
Гортензия выдохнула и замотала головой.
— Ну что ж вы за дитё, госпожа…
Эденс дрогнула и скрыла покрасневшее лицо.
— Вы не должны жить порознь… — блондинка покосилась горящими глазами на старушку. — Два цветка. И по одиночке они оба завянут, поэтому не должны покидать друг друга.
— Джейсон рассказал мне про свое прошлое… — старушка заинтересовано вздернула бровь и чуть потянулась к девушке.
— И что же он рассказал?
— В основном то, что он делал после смерти дяди.
— Ясно… Бедный мальчик. Он ведь не знает и половины правды…