Глубоко прячет чувства внутри
Ему по ночам не спится.
Она тихо напевает эту мелодию, словно пытается усыпить меня — как матери поют своим детям. Слеза скатилась почему-то… Я хотел еще слышать этот голос… снова почувствовать эту легкость, когда она поет».
Пора проснуться, малыш…
Свет пробил муть в глазах. Я увидел чистое небо. Где-то неподалеку весело пели птицы. Голова моя лежала на чем-то мягком, теплом и двигающимся. Не сложно понять, что это был человек, ведь помимо пейзажа я видел фигуру, нависшую надо мной и застывшую, видимо, чтобы не пугать меня и тихо наблюдать за мной. Я чуть прищурился и разглядел в тени этого тонкого и утонченного лица яркий зеленый блеск в глазах… как у меня.
— Ты наконец проснулся, Джей…
— Кто вы? Что я здесь делаю? Я умер? — ее реакция на мои вопросы смутила меня. Она тихо посмеялась в ладонь и стала поглаживать мою макушку. Ее руки были нежными, мягкими и теплыми.
— Только очнулся, а уже вопросами завалил… — она снова пустила смешок, — лучше присядь и подыши немного свежим воздухом.
Я нехотя оторвался от ее колен. Закрыв глаза, я глубоко вдохнул и задержал воздух. Он приятно кололся внутри легких, щекоча живот и горло. На выдохе ощущались его остатки, что жадно слипались с моим телом. Воздух действительно был легким… самым легким, что я представлял.
Когда я открыл глаза, то имел возможность снова пропасть в изумлении. Сидел я на лавочке из белого мрамора — подлокотники ее были в форме красивых и непонятных мне существ, чем-то напоминающих драконов. Но не лавочкой был я увлечен… Мой горящий от наслаждения взгляд был прикован к огромному внутреннему двору, в котором я и находился. На белые мраморные стены здания, что ограждали меня от мира, я не обратил внимание.
В середине двора, где росли всякие цветы, стояло огромное дерево — толстый ствол его был покрыт неровной корой; мох аккуратно тянулся спиралью вверх, к макушке, которая скрывалась где-то в небе. Листья этого дерева вальяжно падали на дорожки двора и падали так, что почти сливались с общим фоном: входили в один темп с жизнью этого места. Форма этого листа была интересна; она имела острые отростки, как рога, по две пары сверху и снизу, и остальные рога тянулись от этих четырех.
В ряд стояли яблони с золотистыми листьями, что хорошо контрастировали с темно-зелеными листьями того могучего древа. На кончиках тоненьких веточек висели яблоки, тянувшие эти веточки вниз, словно натягивая для хлесткого удара. На эти веточки стали садиться красивые птички: размером они схожи со снегирями, даже красноватое брюшко, переходящее в белое ближе к лапкам, было похожее. Основное их оперение было алым — лишь кончики крылышек и хвостика были черными. На яйцевидной головке красовался перистый гребень того же черного оттенка; от него к клюву спускалась черная полоса. Эти птички вдруг громко зачирикали и взлетели, словно обрадовались кому-то.
Одна из них села на палец моей собеседницы, на которую я только сейчас обратил внимание, отчего и смутился, покраснев. Но смущение пропало, а румянец порозовел, когда я присмотрелся к этой женщине. Она была не молода, не стара, имела бледную, как у… Ребекки кожу. Глаза ее точь-в-точь мои: склера зеленая, зрачки змеиные. Губы тускло-розоватого оттенка растянулись в мелкой улыбке. Ветер нежно трепал ее алые волосы, словно расчесывал. А когда я увидел пару рог на ее голове, то немного испугался. Неужто демон? Но рога эти не похожи были на демонические: толстые, ребристые; кончики спиралью тянулись вверх. Она протянула вторую руку, чтобы погладить своим тоненьким пальчиком свою птичку, что обнажила часть кисти. Я увидел еле заметную чешую… Женщина медленно поднесла птичку чуть ближе к себе и, почти не касаясь губами, поцеловала ее. Пташка в этот момент заметно потягивалась от удовольствия прикосновений. Женщина так же медленно отдалила ее, и пташка спешно улетела к своим друзьям.
— Я назвала их гномоны. Утром они любят пить воду из того фонтана, — она указала на мелкую конструкцию, которую и фонтаном-то назвать нельзя было, но птицы из него пили. — В обед они начинают свою репетицию, а к вечеру любят понежиться на заходящем солнце.
Я уже не хотел, хотя лучше сказать боялся… да, боялся повторить вопрос и этим спугнуть, нарушить эту гармонию. Всё, что происходило здесь, жило своим чередом; даже эта женщина была нерасторопной, тихой… частью общей картины этого места. И вдруг она повернулась ко мне, смотря своими красивыми глазами на мое потерянное лицо. Губы ее сначала отлипли друг от друга, обнажив аккуратные, белые и мелкие клыки. Удивление на ее лице было просто превосходным… кажется, мой мозг уже окончательно влюбился в это прекрасное существо. Она захлопала своими длинными смолистыми ресничками и улыбнулась. Ее пальцы коснулись моей щеки. Я ощутил жар, усиливший прилив крови к моим щекам.
— Ты вырос… — снова подала она свой сладкий, как мед, голос.
— В-вы… знаете меня, — чего это голос мой дрожит? Она пустила тихий смешок, начиная гладить меня по взъерошенной голове.
— Как же матери не знать своего сына…
Я остолбенел…
— М…м…мама? — голос мой по-прежнему дрожал, как у ребенка.
— Мне незачем врать тебе. Да и похожи мы сильно. Волосы. Глаза. Зубки только отцовские, мощные.
Я не заметил, как глаза мои слезились. Ее палец утер мокрые дорожки. Я спешно ухватился за уходящую от моего лица руку. Крепко сжав ее, я закрыл глаза и проглотил ком в горле. Пытался принять осознание. Руки мои дрожали и потели, а эта женщина продолжала молча смотреть на меня с своей улыбкой.
— Я покинула тебя вскоре после твоего рождения… И мне было горестно от этого. Пусть я и наблюдала за тобой, но не могла ни подсказать дорогу… ни утешить…
Я прервал ее осуждающие речи. Она тихо и звонко пискнула, когда я прижался к ней, жадно обнимая. Неуловимый запах цветов был у нее… я хотел насладиться им. Ее шелковое одеяние, походящее на халат, было испачкано моими слезами. Но, кажется, маме было все равно. Она гладила меня по спине и мелодично шикала.
— Я так рад, что ты жива… — сдавленно проронил я, нехотя отлипнув от нее. Она снова хихикнула и утерла последние слезы.
— Я тоже рада… Очень-очень…
Спокойствие пришло ко мне. Я взглянул на двор и задумался. Если я умер, то это место, должно быть, мой рай.
— Не скажу, что это совсем так… — вдруг подала мама голос. — Твое тело мертво, а здесь находится твоя душа. Всё, что ты видишь сейчас — творение совершенно другого мира, Небесного сада. Это земля богов. На ней нет подобных вам. Только природа и ее дети. Это я перенесла твою душу сюда.
— Но зачем?
— На это есть несколько причин… — она закрыла глаза и глубоко вздохнула, — первая из них — это твоя проблема… Я знаю, что тебя мучает призрак прошлого…
Она про Огневика?
— … он твой доппельгангер. Темное проявление личности и души. И его цель — убить твою душу и завладеть телом. Этого он достиг… из-за него ты был схвачен и убит…
— Значит… все мои грехи на руках этого Огневика? Я думал, что все неприятности, боль и страдания своим близким приношу только я…
Материнская рука сжала мой кулак. Ее ноготки еле касались моей челюсти, но я послушно двигал головой. Она остановился мой взгляд на себе. Ее губы медленно приблизились к моему лбу. Я ощутил сильный жар.
— Ничего подобного… ты мой сын… А ребенок дракона не может причинить боль и страдания по своей воле. Драконы живут в полном спокойствии, коей Наш народ называет Эвмютией. Я помогу тебе ее достичь… избавиться от доппельгангера. Но это только половина решения всех проблем.
— Это древо посадил мой друг, Аид. Он посадил это древо очень давно… еще до первого столетия в жизни магов. И назвал он его Иггдрасиль, Древо жизни и мудрости.
— Иггдрасиль? Он назвал дерево в честь эльфийской страны? — мама рассмеялась, прикрыв рот рукой.
— Не древо названо в честь страны, а страна в честь древа.
Думаю, даже будь здесь Райан, то было бы сложно понять сказанное… но я не хотел перебивать маму, так что смолчал и продолжал слушать.
— Это древо живет вместе с страной эльфов. Оно берет энергию из жизненной силы земель Иггдрасиль. Но, как ты видишь, древо медленно гибнет. Война с эльфами вскоре погубит это древо, а с ним умрет и вся земля в эльфийской стране. Если не положить конец войнам, то Хеммет умрет…