Мы ужинаем поздно, потому что отец работал допоздна.
При мысли о папиной «работе» я не могу удержаться от взгляда на его руки. Знаю, он вымыл их несколько раз, когда поднимался наверх, но одна лишь мысль о том, что он ими делал и что трогал, вызывает отвращение. Мне прекрасно известно, что какой-то час назад или около того он вводил иглу в шею мертвеца и полностью заменил его кровь химической жидкостью.
А теперь он ест этими же руками.
Это отвратительно, и меня мутит от вида кроваво-красного соуса для спагетти.
— Ну, как прошёл твой день? — интересуюсь я у Финна, отчаянно пытаясь думать о чём-нибудь другом. Я не видела его с самого утра. На что он пожимает плечами.
— Хорошо, наверное. Я закончил перебирать свой гардероб. И пап, у меня набралось несколько коробок для «Гудвилла».
Папа кивает, но я замечаю, как на лице Финна что-то мелькает, и у меня расширяются глаза. Не делай этого, пытаюсь я передать ему телепатически, не упоминай мамины вещи. Не надо.
И он не упоминает. Вместо этого Финн смотрит на меня.
— На самом деле, я кое-что хочу сказать вам, ребята.
Мы с папой выжидающе смотрим на него. От его серьёзного вида у меня перехватывает дыхание.
Какого чёрта?
Я вижу, как он с трудом сглатывает. Плохой знак.
— Я всё-таки решил поступать в МТИ.
Моё сердце уходит в пятки, а в комнате повисает тяжёлое молчание. Мы с папой переглядываемся, а затем оба поворачиваемся к Финну, и я пытаюсь подобрать слова, чтобы начать спор.
— Нет, — наконец выдавливаю я. — Ты не можешь поехать один. Финн.
Он чувствует мольбу в моих глазах, поэтому отводит взгляд в сторону, разглядывая стены и окна.
— Пожалуйста, не пытайтесь меня отговорить, — произносит он, обращаясь в основном ко мне. — Кэл, я хочу поехать с тобой. Правда хочу. Но так будет лучше. Я должен это сделать. Мне нужно понять, смогу ли я остаться в здравом уме, находясь в одиночестве. Понимаешь?
Нет. Тысячу раз «нет». Миллион раз «НЕТ».
Я качаю головой, но папа наклоняется ко мне и кладёт руку на моё плечо, жестом предупреждая сохранять молчание. Я беспомощно оглядываюсь на него.
— Думаю, так действительно будет лучше, — говорит отец. — Мы с вашей мамой… — Его голос срывается, словно ему больно продолжать, и он на секунду замолкает. — Мы с вашей мамой считали, что так будет правильно. Небольшая разлука поможет вам развиваться самостоятельно.
Папа будто гордится им. Он говорит так, словно Финн совершает что-то героическое, как если брат спасает ребёнка из пожара или убирает черепаху с автострады. Но это не героизм, а самоубийство. Я вижу это по его глазам и по тому, как он держит плечи и не смотрит в мою сторону.
Избавь меня от страданий.
Когда я смотрю на него, то вижу лишь слова из его дневника.
Но когда Финн снова переводит взгляд на меня, его глаза наполнены чем-то ещё. Мольбой.
Позволь мне это сделать. Отпусти меня.
Позволить ему сделать что?
Научиться жить одному? Справляться со всем в одиночку? Под пристальным взглядом Финна я судорожно вздыхаю. А он всё смотрит. И смотрит. И смотрит. И, наконец, я ломаюсь под натиском бледно-голубых глаз.
— Ладно, — выдыхаю я.
Финн приподнимает бровь.
— Ладно? И никакого скандала или криков?
Я качаю головой.
— Нет, если ты уверен в своём решении. Я уже спорила с мамой и папой из-за этого, но не собираюсь спорить и с тобой.
Я ощущаю подавленность, грусть и панику, а ещё нарастающее чувство одиночества. Но что я могу сделать? Это выбор Финна. Его взгляд смягчается.
— Ты не споришь со мной, — отмечает он. — Потому что и сама знаешь, что я должен это сделать.
Нет, не знаю. На самом деле я думаю совсем иначе.
Но опять же, что я могу сделать? Он уже всё решил.
Не в силах что-либо сказать, я лишь молча киваю.
Я размазываю еду по тарелке, потому что при попытке её проглотить она прилипает к горлу, будто какая-то студенистая жижа. Папа с Финном продолжают наблюдать за мной, ожидая, что я начну протестовать, или спорить, или закачу истерику. Но я не собираюсь этого делать. Вопреки себе, я каким-то образом остаюсь спокойной, невозмутимой и очень собранной ровно до той минуты, когда после извинений мне удаётся сбежать.
Я выбегаю на улицу, не обращая внимания на кричащего мне вслед Финна. Несусь через двор и, хватая ртом воздух, бегу вниз по тропинке, ведущей к пляжу. В сумрачном лунном свете тропинка похожа на серебристую ленту, извивающуюся и виляющую через влажный зелёный подлесок и мерцающие тёмные скалы.