— Определенно нет. — Я ничего не имею против тех, кто там работает. Черт, если бы у меня хватило смелости, я бы, может быть, и подумала об этом. Но это не произошло.
— Могу сказать, что я и сама несколько раз задумывалась об этом. Черт. Это намного лучше, чем хвататься за простыни и молиться, чтобы не уколоться грязной иглой. — Она бросила скомканные простыни в грязный полотняный мешок — Подруга моего кузена зарегистрировалась там. Она зарабатывала пару тысяч в месяц, пока не нашла себе папика. Теперь ее ленивая задница целыми днями сидит у бассейна и читает романы.
Я не знаю, почему я захихикала в ответ. Наверное, мне просто нужно было над чем-то посмеяться после разговора с Коннором.
— Это твой шанс, Лилия. Господь направил тебя на путь, которого ты не ожидала, и ты должна идти по нему.
Вздохнув, я перестала оттирать мочу и попыталась представить себя идущей по коридорам университета Лиги плюща.
— Я знаю. Но...
— Никаких но. Ты заботилась о своей маме. Теперь ты заботишься о своей сестре и ее папочке. Ты сделала все, что возможно. Господь указывает тебе, что пришло твое время.
Хотя я не была религиозной, я не возражала против разговоров Джейды о Господе. Мне бы хотелось верить, что все эти волнения действительно что-то значат.
— Почему ты не стала проповедником, если ты так хорошо знаешь, что запланировал Господь?
— Потому что мне слишком нравится трахаться, — сказала она, потирая рукой округлившийся живот. — И Господь знает, что его папочка хорош в этом. Поэтому он не направил меня на этот путь.
Вернувшись к мытью посуды, я надулась.
— Могу я просто переехать жить к вам с Квентином?
— Ты знаешь, что можешь. Тебе всегда рады. Но это не то, чего ты на самом деле хочешь. Ты хочешь быть какой-нибудь сучкой из Гарри Поттера, живущей со всеми этими претенциозными, богатыми, белыми людьми, и не говори мне, что это не так.
Я фыркнула и покачала головой.
— Вообще-то, мысль о том, чтобы жить с ними, немного пугает меня. Я не знаю такой жизни. Ковингтон — мой дом.
— Они не имеют значения. Главное — это твоя мечта. Ты заслуживаешь того, чтобы носить лабораторный халат, а не какую-то мерзкую, испачканную дерьмом форму.
— Ну, публикация моих видео на «ОнлиФанс» не пойдет на пользу моей репутации.
— Почему? — Она положила руки на бедра. — Почему, блять, нет? Некоторые девушки раздеваются, чтобы пробиться в медицинскую школу. Ты делаешь то, что должна делать, Лилия. — Подняв бровь, она наставила на меня палец, словно мать, укоряющая ребенка. — Не позволяй никому тебя стыдить.
— Почему ты всегда должна быть такой...
— Во всем правой?
— Позитивной — вот слово, которое я хотела сказать.
— Потому что будь я проклята, если буду сидеть здесь мыть полы и выносить мусор с тобой в следующем году, когда тебя ждет стипендия на полный курс, как сейчас. Иди. Остальное решишь потом.
А что, если так? Моя мать всегда была такой спонтанной. Всегда отбрасывала осторожность на ветер. Она искренне верила, что все получится. Может быть, я просто не обращала внимания на все ее трудности, но казалось, что у нас всегда все заканчивалось хорошо. Мы никогда не голодали. Нас не выгоняли из дома, не отключали зимой отопление. Мы выживали.
Больше всего на свете я хотела изучить болезнь, которая в конце концов убила мою мать, и Дракадия была моим шансом, как сказала Джейда. Мне это было нужно. Знать, что я не сошла с ума, что я видела, как эти проклятые черви выползали из нее, и что это не было плодом моего воображения, как меня убеждали.
Я должна была что-то придумать, независимо от того, рассматривала ли я Дракадию, или нет, потому что у меня было плохое предчувствие по поводу того дерьма, в которое Коннор вляпался с Анджело в последнее время. Ради нашего с Би будущего и ради нашей безопасности, мне нужно было найти выход.
ГЛАВА 6
ДЕВРИК
— Пожалуйста, не делайте этого! — Обвиняемый стоял перед советом, запертый в огромной позолоченной клетке. — Я умоляю вас.
Камера вокруг нас была одной из трех ритуальных комнат в катакомбах Руста — огромного собора недалеко от Университета Дракадии, принадлежащего Обществу Семи Воронов. Или просто Вороны, как нас чаще называли. Серые бетонные стены и полы создавали ощущение удушья, как будто тебя заживо похоронили в могиле. Это было вполне уместно, учитывая, насколько утомительными могли быть церемонии. Даже множество мерцающих свечей не могли осветить холодный и унылый склеп, в центре которого, выгравированная на золотых плитках, находилась эмблема общества — две скрещенные медицинские трости, как те, что использовались во время чумы, с цифрой семь. Та же эмблема была выгравирована на моей груди.
За стенами собора о нас ходили слухи. Мифы. Секреты, о которых шептались студенты. Пища для заговоров.
Нас никогда не видели. Никогда не слышали.
Скрещенные перед собой руки обвиняемого дрожали, как хрупкие ветки, готовые вот-вот сломаться. Он был единственным, на ком не было фирменной маски чумного доктора, скрывавшей лица всех остальных членов группы, включая меня.
Глубокие черные круги под глазами Обвиняемого говорили о том, что он мало спал, а то, как он опускал взгляд, отказываясь смотреть на кого-либо, говорило о том, что он понимает тяжесть своих преступлений и то, в какое дерьмо он вляпался.
В конце концов, каждый член Воронов знал, что воровать нельзя. Это было в гребаном руководстве, выданном нам, неопытным новичкам, все еще не имеющим представления о том, насколько серьезно Общество соблюдает свои законы. Законы, которые были отделены от законов внешнего мира.
Законы, которые действовали на протяжении веков и переживут каждого из присутствующих в этом зале.
Человек, стоявший перед советом, был его членом почти десять лет. Почти десятилетие привилегий и невообразимой власти, сведенных к нити надежды, за которую он так отчаянно цеплялся в тот момент. Единственная молитва о том, чтобы Вороны простили его проступки.
— У вас есть что сказать в свое оправдание? — Резкий голос председателя Уинтропа оставался полностью узнаваемым, даже слегка приглушенный маской. Из-за безвременной кончины его преемника он получил повышение почти четыре года назад, и с тех пор он придерживался своей клятвы навести порядок в организации.
Обвиняемый шагнул вперед, ухватившись за золотые прутья своей клетки, и опустил взгляд.
— Единственное, что я знаю, это то, что я совершил тяжкое преступление против своих братьев. Это был момент отчаяния и безысходности, который вдохновил меня на этот непростительный поступок. Я умоляю вас о милосердии. Помилуйте меня, и я клянусь, что сделаю все необходимое, чтобы завоевать ваше доверие и уважение.
Я фыркнул от смеха, и звук эхом разнесся по комнате, привлекая внимание нескольких лиц в масках и испуганный взгляд Обвиняемого. Это было понятно, поскольку я оказался тем, у кого он украл. Годы исследований, которые Обвиняемый чуть было не продал какому-то фармацевтическому магнату. Тот, который, несомненно, использовал бы работу, которой я неустанно предавался с тех пор, как вернул себе каплю уважения после катастрофического ухода моего отца.
К счастью, Обвиняемый попался.
Они всегда попадались.
На самом деле его звали Пол Дэрроуз, но это уже не имело значения. Как я понял, у Дэрроуза были жена и дети. Трагично, учитывая его судьбу в данный момент, но этот человек был свидетелем достаточного количества казней, чтобы хорошо понимать последствия своих действий. Вороны были одним из трех самых могущественных тайных обществ в мире, состоящих из бывших сотрудников ЦРУ, ФБР, президентов, изобретателей, и все они когда-то сидели в этой самой комнате. Как он думал, что смог их перехитрить, ума не приложу.
Я только посмеялся над его замечанием о завоевании доверия и уважения, потому что этот идиот был пойман со спущенными штанами — в буквальном смысле слова — со своей любовницей, которая, вероятно, пожалела, что не провела ночь, считая трещины в своем потолке, вместо того, чтобы заделывать ту, которая, несомненно, стала причиной дерьмовой ночи.