— Я никогда не отвергну тебя и не оттолкну. — Прижавшись губами к моим губам, он так нежно держал мое лицо в своих руках, как будто я была чем-то слишком ценным, чтобы крепко держать меня. — Я прожил жизнь, полную смерти — холодное существование в бесконечной пустоте. Без чувств. Никогда не зная теплоты прикосновения. Каждый неудовлетворительный вздох был удушающим напоминанием о том, каким опустошенным я стал. Только когда ты появилась и бросила первый луч света, я почувствовал пульс жизни. Притяжение, перед которым я не смог устоять. — Он провел пальцем по моим сжатым губам. — Не стесняйся прикасаться ко мне, Лилия. Ты единственная, кому это позволено. Это ты вытащила мое сердце из этого бесчувственного сна. И это для тебя оно теперь бьется. — Вздохнув, он провел рукой по моим волосам, нахмурив брови. — Пускай вместо него разбитые в клочья обломки. Израненные и заключенные в клетку разорванными костями. Но оно принадлежит только тебе.
Страсть пылала на моих губах от его поцелуя, и он расстегнул рубашку, медленно спустив ее по моим рукам до локтей, где он собрал ткань вокруг моих запястий на спине, удерживая меня в плену.
— Ты моя, Лилия. — Не сводя с меня глаз, он наклонился ко мне, проводя языком по моим напрягшимся соскам. — А я твой.
Когда он, наконец, ослабил хватку, я запустила пальцы в его волосы, крепко сжав их в своей ладони.
— Мой, — прошептала я.
Сильные руки обхватили меня, притягивая к себе. То, что начиналось как медленные толчки, быстро переросло в пыл. Мощные бедра врезались в меня, он трахал меня жестко. Безжалостно. Я впилась пальцами в глубокие бороздки его мышц, позволяя ему входить в меня, словно он искал Бога в каждом вырвавшемся у меня стоне. Он трахал меня так глубоко, что на глаза навернулись слезы.
Напряжение, исходившее от этого мужчины, пронзило меня, как раскаленная молния, наэлектризовав воздух вокруг нас. У меня перехватило дыхание, я задыхалась. Я была восхитительно осквернена.
Мое тело напряглось, и из горла вырвалось нечто, похожее на всхлип и облегчение. Мы оба были мокрыми от пота, он прижал меня к себе еще крепче, и эти глубокие, гортанные звуки в его горле говорили о том, что он отчаянно хочет достичь кульминации.
Я запрокинула голову от вспышки света и закричала, разбиваясь вдребезги в его объятиях.
Последовал его оргазм, выбросивший внутрь меня поток теплой жидкости, и безвольная я прижалась своей покрытой шрамами щекой к его покрытому шрамами плечу. Ужасными отметинами там, где нас обоих заклеймили монстрами.
Он содрогался рядом со мной, его руки тряслись у меня за спиной.
Когда я решилась поднять голову, в его глазах за эйфорической усталостью мелькнул блеск обещания, и он, тяжело дыша, посмотрел на меня.
Я провела рукой по его влажному лбу, изучая обожание, которое раньше отказывалась видеть. Обожание могущественного человека. Единственного, кого монстры в моей голове боялись больше всего. Именно в тот момент я поверила ему, когда он сказал, что принадлежит мне. Как безбрежный океан, на который претендует одна песчинка.
Мое темное море. Таинственные глубины, которые одновременно завораживали и пугали меня.
Долгое время мне было трудно принимать и дарить любовь. Я стала раздражительной. Скупой. Недоверчивой. И поскольку я так редко отдавала частичку себя другим, было еще больнее, когда ее отнимали — когда мир протягивал свою жадную руку в мою жизнь и отрывал кусочки того, что я любила больше всего. Я поняла, что в основе жизни лежит страдание, а боль — неизбежное следствие любви. Медленная грызущая боль, начинающаяся в тот момент, когда мы осмеливаемся признать, что это такое. Тень за каждым обожающим взглядом. Муки, которые сменяли мимолетные минуты покоя.
Любовь была также болезнью. Неизлечимой болезнью. Та, что заползает в мышцы и кости и сохраняется еще долго после смерти. Как бы мне ни хотелось похоронить любовь к матери, ожесточиться, чтобы не смотреть в глаза этой душераздирающей правде, я не могла. Зарывшись глубоко в корни, она расцветала из ран моего разбитого сердца, разрывая швы, которые горели от воспоминаний о тех, кто пытался причинить мне боль. Иногда боль была слишком сильной, чтобы ее терпеть. Но иногда она была приятной, потому что означала, что я способна что-то чувствовать.
Я взглянула на табличку на стене — ту самую, которую я заметила в первый день работы в лаборатории.
Mortui vivos docent.
Мертвые учат живых.
Приехав в Дракадию, я не предполагала, что влюблюсь в своего профессора, или Смерть, как его называли некоторые. Возможно, такова природа этого мира: он так жестоко расправляется с нами, а потом налетает и ослепляет нас, когда мы меньше всего этого ожидаем. Однако в том, что мертвые учат живых, была своя скрытая правда. Именно моя мать, мой отказ принять ее смерть, смириться с тем, что мир отнял у меня, привели меня в Дракадию. И там я встретилась со смертью лицом к лицу. Я была так поражена, что влюбилась в него — в его жестокое сердце и испачканные кровью руки. Опасный и умный профессор с огненными глазами и холодной стальной плотью. Мы прятались в тени, украдкой целуясь под полуночными звездами. Он научил меня страсти, смелости и умению брать желаемое зубами.
А я, в свою очередь, научила его снова чувствовать.
ЭПИЛОГ
ЛИЛИЯ
Расположившись в своей комнате в общежитии, я распечатывала конспект занятия по анатомии Брамвелла на следующий семестр, как вдруг на моем телефоне появилось сообщение от Би. Улыбаясь, я кликнула на него.
Она должна была провести Рождество со мной на острове. Я отправила ей билет на поезд и план мероприятий. Например, катание на коньках в Кентерберийском парке, посещение книжных магазинов в Эмбервике и, конечно, кофе в «Логове дракона». Я также планировала познакомить ее с Девриком. Официально, учитывая, что я не сказала ни слова о наших отношениях с ним.
Старый мамин дом все еще ремонтировался, и готов он будет только через пару недель, но к лету он будет полностью обновлен и оснащен всеми современными удобствами. Дом для меня и Би. Место, куда мы сможем возвращаться, когда захотим, потому что оно будет нашим.
После того как Деврик представил результаты последнего варианта, Вороны были готовы предоставить мне все, что я пожелаю, лишь бы я продолжала участвовать в исследовании.
Деврик, конечно, сыграл в этом огромную роль.
Вдохновленный моими усилиями, он решил обновить и поместье Брамвеллов и сдавать его в аренду на лето — очевидно, после того, как избавится от Анджело. Я предполагаю, что он надеялся, что Кейдмон в какой-то момент вернется, но он не вернулся.
Я подозревала, что и не вернется.
Деврик также согласился на тест ДНК, подтвердивший, что Спенсер действительно является его единокровным братом. Когда шок от этого прошел, Спенсер, похоже, принял новость. И в конце концов неловкий обмен мнениями между нами снова перешел в дружбу.
По правде говоря, она меня немного беспокоила. В Би была какая-то безрассудная сторона, которая всегда меня настораживала.
Господи. Я потерла лоб, пытаясь решить, как ответить, чтобы не показаться похожей на нашу маму. Хотя, действительно, кто я такая, чтобы судить?
Я чувствовала себя лицемеркой, печатая эти слова.
Я застонала, качая головой.
Я ждала, казалось, целую вечность.
На экране появилось изображение парня, стоящего перед классом в темных джинсах и черной рубашке.
Воздух застрял в моей груди.
Я щелкнула мышкой, чтобы увеличить изображение, и приблизила его лицо.
Точная копия Деврика.
Я тяжело дышала через нос, чтобы успокоить бешеный стук своего сердца.
Черт.
Черт.
Черт.