Он всегда спал в трусах? Или голым? Возможно, он просто вел себя прилично рядом со мной. А может быть, он спал в одежде. Камин согревал комнату сильным жаром, и он спал ближе всего к нему, так что, возможно, для него это был вопрос комфорта.
— Я думаю, что опасно пристегивать себя наручниками к кровати каждую ночь, — сказал он, прерывая мои мысли.
— Я обычно не пользуюсь наручниками. И, как правило, мне удается быстро освободиться от них. Не знаю, почему в этот раз не вышло.
— Ты страдаешь ночными кошмарами?
При виде безглазого человека, ковыляющего ко мне, я вздрогнула.
— Да. Они ужасны.
— Сонный паралич?
— Иногда, да.
— У меня тоже так было, когда я был ребенком. Конечно, с таким отцом, как у меня, не нужно было закрывать глаза, чтобы погрузиться в кошмары.
И вот так, с первого раза, удалось проникнуть в его прошлое и разгадать тайну его отца.
— Он был жестоким?
— Прости меня, я не должен был об этом говорить. Я не хочу сейчас о нем говорить.
Черт побери.
Раздраженно вздохнув, он опустился на кровать, оттолкнув матрас, и отвернулся.
Разочарованная, я перевернулась на спину и выключила свет.
ГЛАВА 47
ЛИЛИЯ
— Лилия.
Звук моего имени вырвал меня из черной бездны сна, и мои мышцы дернулись. Инстинктивно я пошарила по подушке в поисках ножа и открыла глаза в растерянности, не сразу узнав окружающую обстановку.
Я перевернулась на спину и увидела, что рядом со мной спит профессор Брамвелл. Корчась на кровати, он, казалось, был погружен в сон, и когда он поднял руки над головой, пряча их под подушку, от его вида у меня между бедер возникла пульсирующая боль. Господи, этот мужчина выглядел сексуально, даже когда спал. А я в это время, наверное, выглядела как слюнявый сенбернар.
Был ли он тем, кто произнес мое имя, или это было эхо моего собственного сна?
— Да, — прошептал он, все еще перемещаясь на кровати. — Вот так. — Судя по легкой невнятности его слов, он все еще глубоко спал. — Прикоснись ко мне, Лилия.
Я замерла. По шее пробежали горячие мурашки.
Я ему снилась?
Он отвернулся, и его живот дернулся, бедра задвигались, вызывая чувственную волну неосознанного удовольствия.
— Мне это нравится.
Мои бедра сжались при мысли о том, что я могу снять трусики и забраться на него сверху. С раскинутыми руками, с напряженными мышцами, он выглядел связанным и полностью отданным на мою милость. Словно опасное животное, прикованное к кровати.
Я опустила взгляд ниже, по впадинам и бороздкам его рельефного пресса, к огромной эрекции, обтягивающей его трусы, и, Боже, мои ладони зачесались от желания прикоснуться к нему. Я прикусила нижнюю губу, представляя, как мои руки касаются его, как бугорки и вены скользят под кончиками моих пальцев. Не делай этого, — пронеслось у меня в голове. Но мне так хотелось вытащить его и почувствовать в своей ладони тяжесть его члена.
Из него вырвался глубокий мужской стон, звук скользнул по моей коже, как грубые руки, вызывая мурашки.
Прежде чем я смогла остановить себя, я медленно потянулась к нему и провела пальцами по его бедру — мощным бедрам, которые он приводил в тонус ежедневными пробежками. Длинные нити мышц сжались под моими пальцами, когда я провела по ним вверх.
На резком вдохе его рука вырвалась и схватила меня за запястье. Я повернулась и увидела его открытые, но тяжелые от сна глаза, которые смотрели на меня. С яростью.
— Что ты делаешь? — прорычал он. — Убери от меня руку.
Унижение пронзило меня, я убрала руку и стала искать объяснения. Я не ожидала, что он разозлится. Удивится, возможно, но не настолько.
— Ты... Ты звал меня. Ты попросил меня прикоснуться к тебе. Прости меня. — Я перевернулась на спину, желая заползти в нору и запереться там, от ужаса на глаза навернулись слезы.
Я такая глупая.
Минуты прошли в молчании, я смотрела на дверь, размышляя, не уйти ли мне и не вернуться ли в свое общежитие. Решение не заставило себя ждать, и я села в постели, не смея даже взглянуть на него. Потянувшись за юбкой, я почувствовала, как меня схватили за руку.
— Что ты делаешь?
— Возвращаюсь в общежитие. Я не должна была так на тебя давить.
— Ты никуда не пойдешь в такое время.
Бесполезно было вырываться из его рук.
— Пожалуйста. Мне и так неловко.
Резкий рывок заставил меня рухнуть обратно на подушку, и я уставилась на него, нахмурившись из-за резкого движения.
Этот хищный взгляд пожирал меня, как сытный обед, гнев, который был до этого, превратился в неукротимую похоть.
— Ты хоть представляешь, как чертовски тяжело лежать рядом с тобой? Это меня убивает. — Еще один голодный взгляд, и он облизал губы. — Я был в оцепенении столько, сколько себя помню. Ты — первое, что я почувствовал за много лет, Лилия. Все, чего я хочу, — это прикоснуться к тебе.
— Тогда прикоснись ко мне. — Я повернулась к нему лицом и потянулась за его рукой.
Нахмурив брови, он схватил меня за запястье, стиснув челюсть.
— Не надо, — предупредил он.
— Прикоснись ко мне.
— Нет.
Я вывернула руку, чтобы высвободиться, на моем лице отразилась горячая смесь смущения и разочарования.
— Тогда отпусти меня.
Его хватка усилилась, ноздри раздулись от очевидного гнева, и когда я подняла другую руку, чтобы оттолкнуть его, он схватил и это запястье. Внутри меня что-то щелкнуло, и я стала извиваться, пытаясь вырваться из его хватки. Сила его рук оказалась действительно велика: он держал меня без особых усилий, в то время как я рвалась на свободу. Он собрал мои руки вместе и, легко повернув меня на бок, притянул к себе, прижав спиной к своей груди. Из меня вырывались тяжелые вздохи, когда я лежала в его жестких объятиях, не имея возможности вырваться. Между нами не было произнесено ни слова.
Уставившись на книжный шкаф напротив меня, я обратила внимание на жесткость его рук, обнимавших меня, на то, как крепко они меня держали. Цепко. И в то же время я чувствовала себя в его объятиях как дома. В безопасности.
Прошла еще минута, и его хватка ослабла.
Его лоб уперся в мое плечо, ладонь скользнула по моей руке к бедру. Медленное, ноющее трение его эрекции, прижатой к моей заднице, заставило меня с трудом дышать, когда я извивалась под ним в молчаливой битве желаний.
— Что ты делаешь со мной. Ты сводишь меня с ума. — Его голос дрожал так же сильно, как и мышцы его рук, которые прижимали меня к нему, как стальная клетка. — Ты — болезнь внутри меня, которая просит, чтобы ее не лечили. Заражаешь меня непоколебимой тягой к тому, чего я не должен хотеть.
— Тогда отпусти меня.
— Нет, — сказал он бескомпромиссным тоном, впиваясь пальцами в мои бедра. — Я не могу.
Не говоря ни слова, я стянула с себя шорты, оставив трусики единственной преградой.
Какой бы ядовитой она ни была, я наслаждалась этой игрой между нами, толчками и притяжениями, украденными прикосновениями и восхитительным напряжением. Я знала, что это неправильно. Я знала, к какому аду это приведет.
Если кто-нибудь узнает о нас, я потеряю все и буду вынуждена вернуться к Коннору, Анджело и той жизни, которую я чертовски ненавидела. Мне пришлось бы отказаться от того, как близко я подошла к тому, чтобы узнать правду о своей матери. Би, несомненно, выгнали бы из ее школы, и, Боже, если бы она узнала, за что, она бы меня возненавидела.
Я бы тоже возненавидела себя.
И на этом последствия не заканчивались. Брамвелл мог потерять свою должность, и что тогда? Продолжится ли проект? Будут ли они продолжать финансировать его или уйдут, оставив миллионы людей страдать от потери его открытия?
Я понимала все это.
Но ничего не могла с собой поделать.
Я одновременно ненавидела и жаждала того, как он впился в мои вены и питал меня этим безудержным и безрассудным желанием. Это противоречило всему, чем я была. Всему, во что я верила. И все же это было всем.