Варвара Варкун
Ноктюрн цвета морской волны
— Синее.
— Ты не права, зеленое!
— Синее.
— Ну, какое же синее? Абсолютно зеленое. Темно-зеленое.
— Синее. Спасибо, что не сказал изумрудное…
Ласковое теплое сине-зеленое море легкой волной, почти не образующей пены, накатывалось на гальку и степенно отползало назад.
— Это тебе спасибо, что не обозвала голубым.
— Тебя? — Карие глаза, подчеркнутые длинными ресницами, искрились смехом. — Пока ты вроде бы не давал повода…
Ее сочные малиновые губы удивительно вкусны, если их запечатать долгим нежным поцелуем. Когда закончилась вечность, он медленно оторвался от сводящих с ума губ. Она открыла глаза.
— Синее.
Легкий беззаботный смех выдавал абсолютно счастливого человека. Он улыбнулся, вновь взглянул на море. И увидел, как долог был поцелуй.
— Золотисто-багровое.
Она высвободилась из объятий и тоже обратила взор к морю. Посмотрела на солнце, уже утонувшее нижним краем в воде.
— Золотисто-оранжевое.
— Багровое.
— Оранжевое.
— Ты знаешь, что про тебя Некрасов написал? — его голос прозвучал вкрадчиво, губы с трудом сдерживали улыбку.
— Знаю. Про коня и про горящую избу.
— Нет. Про тебя он написал — мужик, что бык — втемяшится в башку какая блажь, колом ее оттудова…
Ее серебристый, словно звон колокольчика, смех полетел над морем. Тонкие руки медленно обхватили шею. Он почувствовал, что полная высокая грудь прижимается все сильнее и сильнее…
Виктор устало опустил руки, крепко сжал узловатыми пальцами острые колени. Сегодняшний сеанс вымотал до предела. Хотелось лишь одного — уснуть.
— Еще одна пара. Десятая за месяц, — тихо пробормотал он.
Оставалось сообщить в статистическое агентство о свершившемся факте взаимной заинтересованности мужчины и женщины. И помолиться, чтобы они оказались способными к деторождению.
И все-таки здорово, что его перевели сюда, в специализированный центр. И помощника дали. Отличный парень, спокойный, молчаливый. Невысокий, широкоскулый, с густыми черными бровями, со странными разноцветными глазами. Никогда не спорит, со всем соглашается. Что попросишь — всегда старается сделать. Иногда, правда, может задать пару вопросов невпопад, от которых непонятно почему холодеет в груди, ну да это мелочи.
Виктор вспомнил, как однажды, несколько месяцев назад, брел по темной улице. Где-то в заросших палисадниках слышались трели сверчков. Иногда над головой проносились неясные тени летучих мышей. В одном из переулков он заметил парочку перебегавших дорогу кошек. Мир жил. И ему было все равно, останется ли с ним человечество или тихо исчезнет и забудется, как прочитанная книга.
А ведь еще лет пятьдесят назад все было по-другому. Как случилось, что люди престали интересоваться друг другом, перестали любить? Да что там! Даже замечать. Кто-то утверждал, что виной всему развитие виртуальности, другие говорили, что виной — обесценивание семейных ценностей, утрата традиций, третьи склонялись к мысли, что это естественный процесс — цивилизация изжила себя, и природные механизмы решили выключить Человека. Разбираться сейчас глупо. Все уже свершилось. И дело Виктора — бороться до конца, хотя, может, это уже агония. Но именно сейчас отступать нельзя, потому что в мире он один из немногих, кто может воздействовать на людей, пробуждать их интерес друг к другу. Его талант и есть тот крест, который он будет нести всю жизнь.
— Вы можете объяснить, что происходит? Без всяких научно-медицинских вывертов! Я двадцать минут беседовала с начальником отделения, но так ничего и не смогла понять. Он абсолютно не говорит на человеческом языке!
— Попробую, но сначала скажите мне, почему вы приехали только сейчас?
— Дела фирмы. Командировка затянулась, нужно было добить несколько контрактов.
— И второй вопрос: у вас есть дети?
— Нет, что вы! Когда? У меня открыты прекрасные перспективы для карьеры, только нужно работать…
— Ваша семья… Вы решили пожертвовать ею ради карьеры?
— Что вы такое говорите, доктор! Конечно, нет!
Высокая зеленоглазая брюнетка в деловом темно-синем костюме смотрелась очень эффектно. Крой подчеркивал точеные формы фигуры, а расстегнутая на одну лишнюю пуговицу голубая блузка говорила, что ничто человеческое женщине не чуждо. Если есть время. И силы.
— А вы можете сказать мне, миссис Старк…
— Ирэна.
— Что?
— Называйте меня Ирэной. От миссис Старк я устаю на работе.
— Хорошо, Ирэна. Итак, вы считаете, что семья для вас важна?