Наш корабль окружают ледяные поля. Лед этот выбросили в море глетчеры — громадные ледяные реки, медленно стекающие с заснеженных гор в долины полярных островов. Льдины напоминают осколки очень толстого стекла. Края у них ярко-зеленого или синего цвета. Морские волны придают им самые причудливые формы, а сверху их прикрывает чистый, сверкающий снег. Плывут они быстро, и надо быть все время начеку, чтобы не столкнуться с какой-нибудь из них. Капитан с биноклем выходит на мостик, и я слышу его голос:
— Крест!
Я подхожу.
— Смотри прямо по носу корабля.
Поднимаю к глазам бинокль. Да, слегка покачиваясь на волнах, плывет огромный ледяной крест. Сначала даже не верится, что он создан водой и ветром — настолько правильны его формы. Так и кажется, что над ним потрудился резец отменного мастера. Грани креста отливают синим хрусталем, а верх его припорошен снегом. По краям перекладин, подобно заиндевевшим головкам гвоздей, выступают белые бугорки. Расталкивая мелкие льдины, крест плывет прямо на нас, и капитан командует держать правее.
— Вот чудит природа, — мрачно замечает капитан, возвращаясь в штурвальную рубку.
А я еще долго стою на мостике и гляжу вслед этому странному ледяному великану. Я знаю, рано или поздно его захлестнут волны, он развалится и бесследно исчезнет. Но среди вечных снегов, этой белой полярной ночью в памяти всплыла другая ночь, в других широтах, и другой крест, такой же белый, заледеневший крест, который никогда никакое течение не способно унести из моей памяти...
Я встретил ее в тяжелые для Испанской республики дни, когда фашисты, захватив Барселону, уже приближались к французской границе. В предгорьях Пиренеев собирались остатки разбитой армии республиканцев. В Кабанелью, небольшой городок, откуда открывался вид на снежную нелюдимую цепь Пиренеев, прибыл полевой госпиталь. Санитарные машины, испетляв крутые улочки города, остановились на окраине, у реки, где среди миндалевых деревьев прятался просторный и светлый дом, как будто специально предназначенный под госпиталь. Санитары очистили помещение, поставили раскладушки, оборудовали операционную и ждали раненых.
Как раз в тот день фашисты сильно бомбили позиции нашего батальона, стоявшего неподалеку от Кабанельи. В одну из бомбежек тяжело ранило Антанаса Маркова, маленького смуглого болгарина, и я повез его на своем грузовике в госпиталь. Там меня встретила миловидная медсестра.
— Поставьте машину под дерево! — крикнула она. — В воздухе самолеты!
Только теперь я заметил, что над Кабанельей висят бомбардировщики. Я поставил грузовик под раскидистым каштаном. Девушка принесла носилки, и мы вдвоем внесли раненого в операционную. Он потерял много крови и был без сознания.
Вошел хирург, седой испанец. Потрогав пульс, спросил:
— Кто он, Иветта?
— Да вроде испанец, — ответила девушка.
— Мы с ним из одной части, он болгарин, — поправил я.
— Необходимо переливание крови, — сказал хирург.
— Возьмите у меня, — предложила девушка.
— Нет, у вас не возьму, — сказал хирург, — на вас и так лица нет. Спасая одного, нельзя губить другого. — И, повернувшись ко мне, добавил: — Плохо дело! При отступлении из Барселоны случилось несчастье. Фашисты бомбили шоссе. Осколком убило шофера. Машина на полном ходу врезалась в скалы. А в ней была кровь, вся наша консервированная кровь.
— Да возьмите у меня, — сказал я. — У меня первая группа. Годится для всех.
Иветта приветливо улыбнулась мне. Глаза из-под черной копны волос сверкнули как звезды.
— Возьмите у меня, — повторил я и скинул гимнастерку.
— Хорошо, — сказал хирург. — Все равно иного выхода нет. Иветта, поторопитесь! — И, посмотрев на раненого, добавил: — Он не может ждать. А я тем временем сделаю перевязку.
Иветта отвела меня в соседнюю комнату и уложила на дряхлую скрипучую кушетку, застланную белоснежной простыней. Перетянув мою левую руку резиновым жгутом, она смазала ее пониже локтя чем-то прохладным. В нос ударил резкий запах йода.
— Не бойтесь, — сказала она. — Это не больно.
— А я не боюсь.
— У вас замечательная вена, — продолжала Иветта, поглаживая мою руку.
— Это от тяжелой работы, — сказал я, наблюдая, как она берет со стола здоровенную иглу. — Я артиллерист. Кончились снаряды, и нас перевели в пехоту.
— Трудно республике...
— Может, еще победим. Случится чудо — и мы победим!
— Я в чудеса не верю, — ответила она. — Подумать только: до Франции рукой подать. Патронов нет, снарядов нет. А у них все.
— Может, на Мадридском фронте перейдут в наступление, — сказал я.