— Пусти, Иветта! — успел я крикнуть в отчаянии, но она еще крепче прижалась ко мне. И только когда часовые вытащили нас на берег, она разомкнула руки и, стуча от холода зубами, сказала:
— Какой ужас! Чуть не утонули...
Один из часовых протянул мне фляжку с вином.
— На, выпей, не то тебе крышка.
Я взял фляжку, запрокинул голову, и вино полилось прямо в горло. Это был молодой, еще не перебродивший мускат. Я выпил почти половину и только тогда вспомнил, что сначала следовало предложить Иветте.
— Извини! — сказал я, протягивая ей фляжку.
Она пила искусно, как настоящая испанка. Ни капли сладкого напитка не упало мимо ее губ.
— Брр, какое холодное! — она даже вздрогнула, возвращая часовым фляжку. — Как вода в реке. У меня в чемодане спирт. Я дам тебе спирту, Хорхе, — сказала она. — А то и вправду простудишься.
Она открыла свой чудом уцелевший чемоданчик и достала из-под лежавшей сверху одежды бутылочку спирта.
— На, выпей! Сразу согреешься.
Я никогда не пил чистого спирта.
— Смешаем с вином, — предложил часовой и взял бутылку.
Пока часовой готовил микстуру, я уговорил Иветту пойти за скалы переодеться:
— Немного лучше, — сказала она, возвращаясь. — Жаль, у тебя нет никакой одежды.
Стараясь подавить дрожь, я ответил по возможности беспечней:
— Пустяки. Разведем костер, согреемся.
Я отпил из бутылки несколько глотков приготовленного зелья, и действительно, сразу стало теплее.
— Вы что здесь охраняете? — спросил я часовых.
Переглянувшись, они усмехнулись.
— Мост охраняем, — ответил один.
— Мост взорван, чего ж его охранять?
— Нас поставили здесь, обещали смену прислать, а смены нет и нет. Целый день во рту крошки не держали. Хорошо, хоть винный погребок поблизости обнаружили, а то хоть караул кричи.
— Может, про вас забыли? — предположил я. — Взорвали мост и забыли.
— Капитан сказал, чтобы мы уехали с последним танком, если смена не придет. Здесь еще танки должны пройти.
Я усмехнулся.
— Что здесь танкам теперь делать! Им-то сообщат, что мост взорван, пойдут другой дорогой.
— А ведь верно! И брод заминирован, — сказал часовой.
— Забыли про нас! — воскликнул второй. — Товарищ правильно говорит — нечего тут охранять!
Как всегда с наступлением ночи, перестрелка затихла, но тишина еще сильнее действовала на нервы. Если бы вокруг стреляли, мы, по крайней мере, знали бы, что находимся в окружении. Если бы шел бой в каком-то направлении, было бы ясно — там линия фронта. А теперь нас томила неизвестность.
Время от времени я отжимал воду, стекавшую вниз по штанинам. У меня было такое ощущение, будто меня, как маленького ребенка, закутали в мокрые пеленки и я никак из них не выпутаюсь. Вдали, где в Пиренеи вплеталось шоссе, во все стороны, мигая фарами, сновали машины. Но это было далеко, очень далеко. Мы сидели под обломками моста, раздумывая, что предпринять. Вдруг с того берега донесся чей-то говор.
— Взорвали мост, — произнес кто-то, и довольно громко.
— Красные сволочи! — выругался другой.
— Фашистские лазутчики, — прошептал часовой.
Его приятель вскинул винтовку.
— Не смей! — остановил его первый часовой. — Нам же сказано: в бой не ввязываться.
Было слышно, как люди на том берегу уходят вверх по течению.
— Дайте мне пару гранат, мы с Иветтой пойдем, — сказал я. — У меня только револьвер. Да и тот промок.
— На, бери, — часовой небрежно кинул две гранаты. — Если надо, могу еще дать.
— Давай четыре, — сказал я, подвешивая гранаты к поясу.
Часовой подкинул еще две.
— Идем, Иветта! — сказал я, с трудом разгибая окоченевшие ноги.
— Возьмите и нас с собой! — попросил один из часовых.
Я ответил не сразу. У них были винтовки, которые нам могли пригодиться при встрече с противником. И хотя мне хотелось остаться наедине с Иветтой, я все же решил взять их с собой. Одной рукой я обнял Иветту, в другой сжал взведенную гранату, и мы отправились в путь.
— Куда мы пойдем? — спросила Иветта.
— Надо разыскать свою часть.
Один из попутчиков усмехнулся.
— Вот как бывает на войне: найдешь себе жену, глядишь — свою часть потерял.
Мы с Иветтой переглянулись, но промолчали. Я совсем окоченел. Стиснув зубы, старался держаться. Иветта тоже дрожала как осиновый листок, и я крепче обнимал ее. Я с сожалением вспоминал свою теплую испанскую шубу, которую забыл в машине и потопил в реке. В ботинках хлюпала вода, икры сводило судорогой. Когда стало совсем невмоготу, я поставил гранату на предохранитель, присел на обочину и, засучив штанины, принялся растирать заледеневшие ноги.