На обратном пути мне попалась брошенная беженцами повозка. Возле нее на веревке дергался голодный ослик. Я пустил его пастись на заиндевевший лужок. Повозка была пуста, но рядом, на земле, между двух камней лежала пуховая перина. Я взвалил ее на плечи и, довольный, зашагал к нашему костру.
— Это тебе, Иветта!
Под шуточки товарищей я положил около нее перину, а потом сообщил о решении командира.
— Как хорошо, что я останусь с вами! — обрадовалась Иветта.
Стали устраиваться на ночлег. Друзья дали мне одеяло. Я нагрел перину над костром, расстелил ее и предложил Иветте отправляться на боковую.
— Нет, на перине ляжешь ты. Смотри, ведь насквозь мокрый.
— Как только ты ляжешь, я разденусь и высушусь.
— Раздевайся, я не смотрю, — сказала Иветта.
— Я разденусь, когда ты уснешь.
— Тогда не стану тебя задерживать, — усмехнулась Иветта и юркнула под одеяло.
— Как здорово ты нагрел постель! Я чувствую себя совсем как дома.
— Вот и хорошо, — сказал я. — Только ты не оборачивайся, я раздеваюсь.
— Не простудись, милый!
Милый... Мне хотелось сказать в ответ что-нибудь очень ласковое, но я смутился, а Иветта все говорила из-под одеяла:
— С этого дня я медсестра без медикаментов. Все забыла в госпитале. А ты тоже хорош — не напомнил!
— Я не думал, что все так... обернется. А главное, у нас не было времени. В Кабанелью ворвались фашисты.
— И ты мне ничего не сказал?
— Не хотел тебя волновать.
Иветта молчала. Я развесил вокруг огня одежду на вбитых в землю колышках. От нее валил пар, как из кипящего котла.
— Хорхе! — вдруг раздался голос Иветты.
Я даже вздрогнул от неожиданности. Я думал, она давно спит.
— Хорхе! — повторила она.
— Тебе холодно, Иветта?
— Да нет, мне очень тепло. А тебе не холодно?
— На мне спортивные брюки, — соврал я. — Мне совсем не холодно.
— Значит, я могу посмотреть на тебя?
— Лучше спи, Иветта.
Из-под одеяла показалась и тут же скрылась голова Иветты:
— Сумасшедший, ты же простудишься!
— Ну что ты! Я закаленный и сильный.
— Я знаю, ты сильный. Почему не все такие сильные?
— Есть и сильнее, Иветта.
— А по-моему, ты самый сильный.
— Ты тоже сильная, Иветта.
— Мне очень страшно... за себя...
— Чего тебе бояться?
— Тебе можно рассказать?
— Что ты хочешь мне рассказать?
— Я боюсь за свою жизнь.
— Тебе ничто не угрожает. Если не сумеем задержать фашистов, мы уйдем во Францию. Спи спокойно, Иветта, скоро утро.
— А меня вовсе не пугает — погибнуть в бою. Меня пугает... Я не знаю, как тебе объяснить. Меня пугает простая, обыденная смерть.
— Если останемся живы, она рано или поздно доберется и до нас. Что поделаешь — закон природы.
— Но я умру раньше.
— Почему ты вдруг решила?
— Моя мама умерла. Она могла еще долго жить, а вот умерла.
— Отчего она умерла?
— От рака.
— От рака?
— Да. У нее был рак легкого. Сделали операцию, но было уже поздно. И умерла...
— Но при чем тут ты? Какие глупости, Иветта! Спи! Я сердит на тебя и не хочу с тобой разговаривать.
— Не сердись, милый! — ласково сказала Иветта. — Просто я хотела тебе все рассказать, чтобы ты знал... Я боюсь, и у меня в груди рак.
Теперь я не на шутку рассердился.
— Ну с чего ты взяла? Какая чушь!
— Совсем не чушь, дружок, — продолжала Иветта, — у меня одна грудь больше другой. Потому-то я и боюсь...
— Да это так у всех женщин, — пытался я ее уверить.
— У всех? — серьезно переспросила Иветта. — А ты откуда знаешь?
— Знаю. Мне рассказывали, — соврал я.
— Кто тебе рассказывал?
— Знакомый врач.
Иветта как будто поверила.
— Может, он прав. Если бы ты знал, как не хочется умирать! Хочется сделать что-нибудь такое — не для себя, конечно, — для других. Чтобы люди были счастливы... Что-то очень, очень хорошее... Что бы я могла такое сделать, Хорхе, а?
— Мы еще сделаем много хорошего, — утешал я Иветту. — Только выбрось из головы эту чушь. Спи. Видишь, над горами уже брезжит рассвет.
— И тебе пора ложиться, — сказала она, подвинувшись на край перины. — Я нагрела тебе место.
Я поцеловал ее.
— Спи, моя милая! Как только высохнет одежда, я лягу с тобой.
Иветта замолчала, как будто уснула. И кругом все спали. А мне теперь было не до сна. Костюм мой высох, я оделся и, присев на теплый камень у костра, глядел на тлеющие угли. Бедная Иветта! Может, она и в самом деле больна. А чем я могу ей помочь? Ничем. Разве постараться разуверить ее, успокоить? И только эта ночь, одна ночь! Завтра бой. Может, я погибну. Может, погибнет она, вынося с поля боя раненых. Может, останемся живы, но война разлучит нас, и мы больше никогда не увидимся, никогда...