— Ну, что я говорил? — спросил капитан.
— Бывает, что наугад скажешь, а попадешь в точку, — засунув руки в карманы, развязно проговорил Виртманис.
— Как ты разговариваешь с капитаном! — гневно воскликнул Миезитис.
— Как аукнется, так и откликнется, — злобно бросил Виртманис, глубже засовывая руки в карманы брюк и сплевывая за борт. — В Бискайском заливе всегда штормит, — словно оправдываясь, добавил он. — Это мне еще со школьной скамьи известно.
— Плохая была твоя школа, — спокойно проговорил капитан. — Радист ты хороший, а человек... Э, да что там говорить! Нос ты кверху не задирай! Смотри, как бы не сломали.
— За свой нос я сам в ответе, товарищ капитан, — отрезал Виртманис и спустился вниз завтракать.
— Молод еще, пороху не нюхал, — сказал капитан Миезитису. — Жизнь обломает, человеком сделает.
Миезитис не на шутку возмутился.
— Не пойму, откуда у него это зазнайство. Молокосос, еще жизни не знает, а суется спорить со старшими.
— Ничего. Все придет в свое время. Хорошая сталь получается при постепенной закалке.
— Многое зависит и от литья, — философски заметил Миезитис и немного погодя добавил: — В характере Виртманиса слишком большая примесь лигатуры.
Капитан рассмеялся.
— Почти в каждом металле есть немного лигатуры... Смотри! Тарифа!
У правого берега Испании их взорам открылся вид на Тарифу — городок с большим маяком на острове. Как только «Мемель» прошел мимо Тарифы, в воздухе почувствовалось суровое дыхание океана. Началась боковая качка, корабль бросало из стороны в сторону. Ветер крепчал.
В сумерках «Мемель» добрался до берегов Португалии. Вскоре остался позади мыс Сан-Висенти с его маяками — узкая, далеко вдающаяся в океан полоска земли. Корабль взял курс на север и лег на большую, гонимую навстречу волну. К шторму прибавился холодный густой туман. Он словно окутал все мягкой непроницаемой ватой. Порывистый ветер, яростно ударяясь о гребни волн, захлестывал палубу потоками воды, они доходили до самых стекол иллюминатора штурманской рубки. И казалось, что впереди корабля, скрытый мраком, шагает в тумане сказочный Атлант и непрерывно заливает палубу из гигантского ведра десятками тонн воды. Освободившимся от вахты матросам потребовалось немало ловкости и изворотливости, чтобы после ужина добраться через палубу до своих кубриков. Мощные струи воды грозили унести в темные пучины океана все попадавшееся на их пути.
За штурвал, как обычно в минуты опасности, встал Миезитис, с ним неотлучно находился капитан. Миезитис непрерывно подавал сигнал, чтобы избежать столкновения со встречными кораблями. Моторы работали на половинную мощность.
— Срываем график движения, но что делать? — ворчал капитан.
— Рига не медведь, в Лес не убежит, — насмешливо сказал радист и, войдя к себе в рубку, включил Лиссабон, передававший оглушительную джазовую музыку. Во время шторма Виртманис всегда включал громкую музыку, чтобы не слышать рева моря и отогнать мрачные мысли. Сегодня на сердце у него было тревожно, хотя внешне он старался сохранять спокойствие и даже пытался бравировать. В разговорах с окружающими он держался так, будто ему на все наплевать: и на шторм, и на страх, и на график — словом, на все.
Две ночи команда «Мемеля» боролась со штормом, туманом и разъяренным океаном. Другие корабли, очевидно, успели укрыться в гаванях — за все это время «Мемель» встретил только один гигантский океанский пароход и небольшой норвежский транспортный корабль с изрядно потрепанным грузом крепежного леса. В Бискайском заливе туман рассеялся, но шторм бушевал еще яростнее. На всем необозримом пространстве хаотически громоздились массы воды, словно грозная, вздыбленная ураганом пустыня вела хоровод вокруг одинокого путника. Ветер, тучи и бурлящая вода — вода, вода и вода! Команда знала: этот шторм, эту неумолимую природную стихию нужно победить, ибо это единственное, что может спасти не только их самих, но и маленький морской красавец «Мемель» с драгоценным для родной Риги грузом.
На третий день к вечеру ветер начал слабеть и наконец стих окончательно. Однако разъяренный океан еще бушевал по-прежнему. Редкие, непривычно огромные зеркальные волны, перекатываясь через борт, со страшной силой ударялись о стены кают. Временами корабль высоко вздымало на гребень волны, чтобы в следующий момент погрузить в глубокую расселину между волнами.
Около полуночи капитан Заринь при ярком свете луны заметил, что волной сорвало кусок брезента с крышки люка, ведущего в трюм. Этим нельзя шутить — в трюм могла проникнуть вода!