Но в этот момент раздался оглушительный выстрел, и мальчик ощутил острую боль в ноге. Руки его разжались, и он камнем упал на землю. Очнувшись, увидел над собой сына сеньора Дриго — Педро с дымящимся ружьем в руках.
— Бродяга, мало того, что ты виноград воровал! Ты еще залез на дерево моего отца за желудями! — орал Педро, потрясая ружьем. Максильо поднялся и, превозмогая боль, поплелся в горы за козой.
— Кто бы мог подумать, что из этого маленького водоноса получится такой крепкий парень! — не перестаал удивляться старый друг отца Максильо — рудокоп Пако Алканиз. — Когда еще был жив отец, мальчишка прыгал по улицам, как козленок со своим кувшином. А теперь, гляди, работает, как бывалый шахтер, и не угнаться за ним.
— Да, Максильо молодец, — поддакивали шахтеры. — И ведь какая умница — газету читает, будто учитель. Не будь у нас Максильо, жили бы в темноте и не знали, что делается в мире.
— В мире-то в мире. А почему никто не видит того, что происходит здесь, у нас под носом? — нагружая руду, сердито проворчал как-то откатчик вагонеток. — Говорят, в доме Дриго творятся странные вещи. Педро даже не видно в виноградниках. Слышно, разъезжает по окрестным городам, вербует молодчиков...
Шахтеры молча переглянулись.
Вечером, по окончании работы, Алканиз отделился от попутчиков и взял под руку Максильо.
— Пойдем-ка, сынок, я тебя провожу.
— Нет, Пако, уж лучше я с тобой пройдусь. У меня ноги помоложе.
— Нужно поговорить, — шепнул Пако.
— Тогда пойдем к нам домой, заодно мать навестишь, а то она совсем зачахла после смерти отца.
— Я тоже часто вспоминаю твоего отца, Максильо. Нехорошие мысли лезут в голову. Шесть лет прошло, а причина взрыва и обвала в шахте так и осталась нераскрытой. Тогда еще кое-кто поговаривал, что незадолго до взрыва в шахте видели Педро. Всякое болтают, а поди докажи, если суд и городской голова кормятся свининой и вином сеньора Дриго. Ты был еще мал тогда, сынок, многого не понимал. Как раз в те дни пала диктатура Примо де Ривера. Его приверженцы озлобились против рабочих, как охотничьи псы сеньора Дриго. А твой отец был душой нашей шахты...
Максильо содрогнулся. Как всегда в минуты волнения, тяжко заныла нога, в которую когда-то угодил заряд дроби.
— Так ты утверждаешь, что это дело рук Педро? — спросил он Пако Алканиза.
— Я ничего не утверждаю. Утверждать можно в том случае, если сумеешь доказать. Но я уверен, что правда найдет себе дорогу.
Они вошли в лачугу Максильо и уселись возле очага. Мать принесла кусок пшеничного хлеба, соленые маслины и кожаную бутылку кислого вина. Оба молча ели, глядя на угли.
— Максильо! — первым нарушил молчание Пако. — Откатчик сегодня сказал, что в доме проклятого Дриго что-то затевается. Педро вербует сторонников. Разъезжает по окрестным городам, сколачивает вооруженные банды.
— Педро? — удивился Максильо.
— Да. Или ты считаешь, что отпрыск сеньора Дриго друг республики? После того как мы провалили его на выборах, от него всего можно ожидать. Вот об этом, — Максильо, я и хотел с тобой поговорить...
Они долго сидели в тот вечер возле погасшего очага, а уходя, Алканиз сказал:
— Если тебе удастся что-нибудь выяснить насчет Педро, сразу же сообщи мне.
Максильо вышел проводить Пако и, оставшись один, присел на старую каменную скамью перед дверью. Здесь когда-то они любили сидеть с отцом, глядя на заходящее солнце.
На землю опустилась душная июльская ночь, одна из тех удивительных ночей, какие бывают только на юге Испании. Глубокие долины уже погрузились в темноту, а зубчатые вершины скал еще светились в отблеске заката.
Золотисто-пурпурный край неба превратился в серебристо-зеленый и стал угасать, а с востока надвигалась разукрашенная звездами фиолетовая тень, похожая на мягкий бархатный занавес.
Но вот последний отблеск заката погас, над скалами зажглась вечерняя звезда, переливаясь белым и красным, зеленым и голубым. Кругом посветлело, и от предметов легли туманные, еле заметные глазу тени.
И вдруг серебристая синева неба засияла нежным золотом. Звезды потускнели, и словно далеким заревом осветились выступы скал. Долины окутал прозрачный серебристо-фиолетовый шелк, а по горбатым спинам гор заскользили грозные изменчивые тени.
Огромным пылающим шаром поднялась из оливковых рощ луна. Высвободившись из голубой дымки небосклона, она становилась все ярче и ярче. Сделалось так светло, что можно было различить кроны пробкового дуба и замшелый камень возле горного источника. Максильо все еще продолжал сидеть, задумчиво глядя на горы.
Кругом стояла такая тишина, что слышно было, как шуршат песчинки, вздымаемые горячим дыханием земли. Вдруг полуночное безмолвие нарушили торопливые шаги. Вздрогнув, Максильо замер на скамейке.