— Помнишь, как Анна о тебе заботилась? Не перетрудился ли, сытно ли поел, напился... Скажу по совести, Моро, для нас ты был настоящим кормильцем, без тебя на нашей земле ничего бы не выросло — ни овес, ни ячмень, ни горох, ни кукуруза. Но что ж мы будем делать без Анны? Если захвораю, кто тебя накормит, напоит, отведет на лужок? Трудно будет нам, старина, ой как трудно...
Осел осушил ведро, поднял голову, встряхнулся, ткнул влажными губами в щеку хозяину, точно хотел ободрить его, успокоить. Пабло обнял осла за шею.
— Да, знаю, ты у меня молодчина... Так что уж под вечер, как спадет жара, отправимся в Гранаду. А если я останусь у Пако, куда тебя денем? Был бы ты помоложе, можно было бы тебя продать, а такого кто купит? И даром не возьмут. Хворост с гор на тебе еще можно возить да клочок земли обработать — пока тебе это под силу. Ладно, приедем в Гранаду, посоветуемся с Пако, как нам с тобой поступить. А может, мне и самому там места не найдется, кто знает. Но и здесь не хочу оставаться. Перебраться бы куда подальше, все равно куда, Моро, только прочь от гиблого места...
«Ну вот и договорились, — довольный собой, подумал Пабло, возвращаясь во двор. — На сердце вроде бы стало легче. Хуже нет, когда человек в беде опускает руки и не знает, за что взяться». Теперь, приняв решение, Пабло сел на каменную скамью и снова хлебнул вина.
Но тут он о другом подумал: как быть с хозяйством? Кому оставить бедняцкий скарб, скопившийся за долгую жизнь? Кому оставить кровать, столик, стулья, посудную полку, ведра? Одно ведро с солеными оливами можно захватить в дорогу. Может, есть захочется, а то и Пако отвезти в подарок. В магазине таких оливок не купишь, Анна умела их приготовить. Ну ладно, а куда девать остальные пожитки? Погрузить в двуколку? Так, наверно, и придется сделать. Не обязательно ехать в Гранаду верхом. Двуколка тоже денег стоит. Конечно, Моро это не понравится, верхом его бы больше устроило, зато в двуколку можно сколько вещей уложить. И цветущую герань.
«Отвезу ее Пако на память о матери, может, у них и цветов в доме нет. В Гранаде цветы любят. Даже на балконах горшки с цветами вешают. А сколько их в садах Аламбры! Прямо рай земной. Куда ни глянешь, всюду розы цветут, соловьи заливаются. Все, все с собой надо забрать, только кровать придется оставить, не уместится она в повозке. А если у Пако для меня не найдется лежанки, — продолжал размышлять старик, — так я и на полу могу спать. В лагерях у Франко как-никак десяток лет на глинистой земле проспал, и ничего, выжил. Ревматизм, правда, кости ломит, но попробуй отыщи в Испании хоть одного старика без ревматизма. Анна тоже мучилась от него, проклятого, особенно осенью, в большие дожди. И то правда, не столько дожди виноваты, сколько сырость каменной пещеры. Но я-то хворь свою подцепил в заключении. На возвышенности Эскуриала осень холодная, зимы лютые. На вершинах Сьерра-де-Гвадаррамы даже летом не тают снега...»
Пабло повздыхал, повздыхал и снова отпил вина. Тряхнув бурдюк, он решил про себя, что остаток следует приберечь для дороги. Ну вот, теперь за дело. Солнце укрылось за вершиной, и сразу потянуло прохладой. Скоро начнет темнеть.
Пабло подкатил к самой двери повозку и стал укладывать в нее свои пожитки. Увидев это, Моро громко завопил, а Пабло замахал на него руками.
— Замолчи сейчас же, — сказал Пабло. — Нельзя нам никак без повозки. Не могу ж я все добро на тебя навьючить. Или, по-твоему, оставить бродягам? Растащат за милую душу. Замка даже нет, пустяковый крючочек...
И он продолжал укладываться, каждую вещь, перед тем как положить в повозку, протирал влажной тряпкой. Пока жена хворала, в доме скопилось множество пыли. Когда все было готово, он перевязал поклажу веревкой, снял с вбитого в скалу крюка цветущую герань, в последний раз полил ее и аккуратно пристроил на передке двуколки. Потом громко крикнул Моро:
— Эй, Моро, поди ко мне!
Осел недовольно мотнул головой, однако не посмел ослушаться. Надевая ему через голову хомут, Пабло нащупал на ослиной груди жесткий шершавый нарост.
— Ничего, милок, ничего, — утешал он Моро. — Может, это наша последняя поездка. Отправимся с тобой в город искать счастья. И то правда, счастье на улице не валяется, да кто знает, может, найдем его с помощью Пако. Без счастья что за жизнь, Моро? Сам посуди, разве это жизнь?
Отгоняя мух, Моро кивал головой, будто поддакивал хозяину.
— Ну вот видишь, — вслух рассуждал Пабло. — Мы с тобой понимаем друг друга. Был у меня в жизни единственный лучик — моя Анна, да и тот погас. А в темноте что за житье? Поставь герань в темноту, и она завянет. Опадут лепестки, потом листья, глядишь, и корни начнут загнивать. А на солнце цветет! Полюбуйся только, что за красавица! Теперь ты, Моро, подожди меня, пойду проститься...