Тибор сник и, опустив смычок, собирался уже чистосердечно во всем признаться, но она, остановив его жестом, сказала:
— Есть кое-что, о чем нельзя больше молчать. Ты скрытничал, но это бесполезно. Я хочу обсудить это. И всю прошлую неделю хотела.
— В самом деле? — удивился Тибор.
— Да, — кивнула она и развернула стул, впервые за все время садясь лицом к Тибору. — Я не собиралась тебя обманывать. В последние недели мне приходилось нелегко, а ты вел себя как настоящий друг. Для меня было бы ударом, если бы ты решил, будто я сыграла с тобой дешевую шутку. Нет, пожалуйста, на этот раз не надо меня останавливать. Я хочу высказаться до конца. Если ты мне прямо сейчас дашь виолончель и попросишь что-нибудь сыграть, я откажусь. Не потому, что инструмент недостаточно хорош, — ничего подобного. Но если ты подумал, что я обманщица, выдаю себя за того, кем не являюсь, то ты ошибаешься. Посмотри, чего мы вместе добились. Разве это не доказывает, что я никакая не обманщица? Да, я говорила, что я виртуоз. Но позволь объяснить, что я имела в виду. Я имела в виду, что я с рождения была наделена особым даром, таким же, как твой. И тебе, и мне дано нечто, чего большинство других виолончелистов никогда не достигнет, сколь бы упорно они ни занимались. Впервые услышав тебя в церкви, я сумела распознать этот дар. Ты, наверное, так или иначе обнаружил его во мне. Именно это в первый раз привело тебя ко мне в отель… Таких, как мы, считаные единицы, Тибор, и мы умеем друг друга распознать. Тот факт, что я еще не научилась играть на виолончели, ничего не меняет. Ты должен понять: я действительно виртуоз. Но такой, которого еще предстоит раскрыть. Ты тоже еще не до конца раскрыт, этим я и занималась последние несколько недель. Помогала тебе высвободиться из оболочки. Но я тебя не обманывала. У девяноста девяти процентов виолончелистов под оболочкой ничего нет, раскрывать нечего. И потому такие, как мы с тобой, должны помогать друг другу. Нас ведь так мало, и если судьба сведет нас где-нибудь в толпе на площади, нельзя разойтись в разные стороны.
В глазах у Элоизы блеснули слезы, но голос оставался твердым. Она замолкла и снова отвернулась.
— Значит, вы считаете себя особо одаренной виолончелисткой, — заключил Тибор после недолгого молчания. — Виртуозом. Что до нас, прочих, мисс Элоиза, нам следует набраться духу и, как вы выражаетесь, раскрывать себя, не имея понятия, есть ли что-нибудь под оболочкой. Но вы о самораскрытии не заботитесь. Вы не делаете ничего. И все же так уверенно называете себя виртуозом…
— Пожалуйста, не сердись. Знаю, это смахивает на легкое безумие. Только все это правда. Моя мать распознала мой дар, когда я была еще крохой. По крайней мере, за это я ей благодарна. Но учителя, которых она мне находила — в четыре года, в семь и наконец в одиннадцать лет, — никуда не годились. Мама об этом не догадывалась, но я знала. У меня был инстинкт, с самого детства. Я знала, что должна защищать свой дар от людей, которые, пусть с самыми благими намерениями, могут его безвозвратно погубить. Так что я от них отказалась. Ты должен был поступить так же, Тибор. Твой дар — это драгоценность.
— Прошу прощения, — прервал ее Тибор, на этот раз более мягким тоном. — Вы говорите, что в детстве играли на виолончели. Но сейчас…
— С одиннадцати лет я не прикасалась к инструменту. С того самого дня, когда объяснила маме, почему не стану дальше заниматься с мистером Ротом. И она поняла. Она согласилась, что лучше сидеть сложа руки и ждать. Главное — сохранить в целости мой дар. Быть может, мое время еще придет. Иногда мне кажется, я слишком поздно отказалась от занятий. Сейчас мне сорок один. Но, по крайней мере, я не погубила то, что было мне дано от рождения. За эти годы какие только мне не встречались учителя; все уверяли, что мне помогут, но я видела их насквозь. Порой бывает трудно разобраться — даже таким, как мы, Тибор. Они ведь… профессионалы, эти учителя, мастера заговаривать зубы. Слушаешь и вначале попадаешься на удочку. Ну, думаешь, наконец-то нашелся такой, кто поможет, он из наших. А потом видишь: ничего подобного. В таких случаях нужно проявить силу характера и отказаться наотрез. Запомни, Тибор, самое лучшее всегда — подождать. Временами мне бывает не по себе оттого, что я все еще держу под спудом свой талант. Но я не испортила его, а это главное.
Потом Тибор сыграл две разученные пьесы, но рабочее настроение ни к нему, ни к его наставнице не вернулось, и урок закончился раньше обычного. Они попили на пьяцце кофе, обменялись несколькими фразами, и наконец Тибор сообщил, что собирается на несколько дней уехать из города. Ему всегда хотелось осмотреть окрестности, объяснил Тибор, так что он организовал себе небольшие каникулы.