Двадцать лет на месте цветов мака был только пепел. Потом, вспоминает Артуро, приехал генерал. Еще раз. В любом уголке земли, где есть большие владения, всегда появится кто-нибудь от имени власть имущих: в форме, в сапогах, на лошади – или на внедорожнике, зависит от эпохи, в которую все происходит. Генерал приказал гомерос вернуться к своим занятиям, вот что помнит Артуро. Хватит выращивать хлеб, снова мак. Снова наркотики. Соединенные Штаты готовились к войне, и больше, чем пушки, чем пули, больше, чем танки, больше, чем самолеты и авианосцы, больше, чем форма и сапоги, больше всего им нужен был морфий. Без морфия нет войны. Тот, кто читает меня, если ему когда-нибудь было плохо, очень плохо, знает, что такое морфий: избавление от боли. Без морфия нет войны, потому что война – это боль от сломанных костей и разодранного мяса даже в большей мере, чем боль души, возмущенной насилием. От возмущения помогают договоры, и демонстрации, и свечи, и пикеты. От горящей плоти помогает только одно: морфий. Читающий, возможно, относится к той части мира, которая еще живет спокойно. Ему известны больничные крики – рожениц, орущих детей и других пациентов. Но он никогда не слышал, как кричит человек с костями, переломанными прикладом автомата, раненный пулей или осколком от взрыва, которым ему оторвало руку или снесло пол-лица. Это единственные крики, которые не стереть из памяти. Звуковая память слабая. Она привязывается к действиям, к контексту. Но крики войны не забываются. С этими криками просыпаются ветераны и репортеры, врачи и профессиональные военные. Если ты слышал крики умирающего или раненного в бою, бесполезно тратить деньги на психоаналитиков или искать утешения. Это крики, которых ты не забудешь никогда. Эти крики может унять, смягчить, сгладить только химия. Слыша эти крики, цепенеют все сослуживцы раненого. Нет ничего более антимилитаристского, чем крик раненного на войне. Только морфий может прекратить эти крики и придать всем остальным уверенность в том, что они справятся, победят и выйдут из боя невредимыми. И вот Соединенные Штаты, которым был нужен морфий для войны, попросили Мексику увеличить производство опиума и даже проложили железнодорожные пути, чтобы облегчить его транспортировку. Сколько его было нужно? Много. Как можно больше. Старый Артуро повзрослел. Ему было почти тридцать лет, и он уже имел четверых детей. Он не хотел снова поджигать земли, на которых работал, как это сделал его отец. Он знал, что это произойдет, что его попросят, что рано или поздно ему прикажут это сделать. И когда генерал уехал, Артуро догнал его по деревенской дороге. Он остановил караван и предложил сделку: пусть большая часть его опиума пойдет государству, которое продаст его армии Соединенных Штатов, а остальное отправится контрабандой к янки, которые хотят вволю насладиться опиумом и морфием. Генерал согласился, в обмен на серьезный процент и с одним условием: “Через границу опиум возить будешь сам”.
Артуро – древний, как сфинкс. Никто из его детей не торгует наркотиками. Никто из его внуков не торгует наркотиками. Никто из его жен не торгует наркотиками. Однако наркоторговцы его уважают, ведь он самый старый контрабандист опиума в тех краях. Из гомеро Артуро превратился в посредника. Он не только сам возделывал поля, но и посредничал между производителями и перевозчиками. Так дела шли до восьмидесятых годов, и это было только начало, потому что тогда большей частью поставок героина в Америку заправляли мексиканцы. Артуро получил власть и состояние. Но кое-что заставило его прервать деятельность посредника. Это была история Кики. После нее Артуро решил снова выращивать пшеницу, оставив контрабанду опиума и людей, торговавших героином и морфием. Старая история, про Кики. Многолетней давности. История, которую он так и не забыл. И когда его дети сказали, что хотят возить кокаин, как он сам когда-то возил опиум, он понял, что пришло время рассказать им историю Кики, историю, которую если не слышал, то стоит услышать. Он привез их за город и показал им яму, теперь уже заполненную цветами, почти всегда засохшими. Но все же глубокую. И начал рассказывать. Я читал эту историю, но никогда не понимал, как много она решила, пока не познакомился с Синалоа[10], тонкой полоской земли, раем, где отпускаются грехи, достойные худших глубин ада.