Витька снова чувствовал острое желание немедленно слинять из Москвы. При том, что с самого начала он решил этого не делать. Во-первых, непонятно, куда. Во-вторых, именно на такой, напрашивающийся, вариант ОНИ, скорее всего, рассчитывают сами. Ну а, в-третьих, и в единственно важных, он помнил, зачем ввязался во все это: смысл не в том, чтобы бежать по поверхности, а в том, чтобы вглубь…
Держа на отлете цепляющийся за ноги увесистый пакет, он остановился на перекрестке Бакунинской и Третьего кольца, пропуская машины, ленясь спускаться в переход. Справа, между раздвинутых многоэтажек, в просторной перспективе многорядки отчеркнутая по линейке Останкинская вышка, условная, как ось ординат, лишь утрировала бесформенность и безразмерность закатного мира, калящегося, текущего, разлезающегося, в кои-то веки зримо податливого. Витьке мгновенно вспомнилось: «Сумерки — это час прорех, расползания швов, час, когда видны просветы в эзотерический мир, когда на некоторый миг утрачивается спокойствие и хрустальные своды небес слегка колеблются…»
Покачивая пакетом, он шел в сторону Бауманской. Слева, за сетчатым забором, под вывеской «Гранитная мастерская» сгрудилась небольшая толпа кладбищенских памятников. На многих были надписи и портреты — иногда недописанные и недорисованные. Витька машинально полз взглядом по лицам, фамилиям, датам… Вдруг остановился. Медленно повернулся влево и сделал полшага к сетке. На прислоненной к стене мастерской плите — черной, небольшой, с неровной, «природной» верхней гранью — было его собственное лицо. Подпись под портретом отсутствовала, а из двух дат гравер успел высечь лишь две цифры. Два ноля.
2
По-прежнему оставался непроясненным момент чисто технический: насколько опасно пользоваться мобилой? Что может сказать о его местонахождении один-единственный звонок?
В сотовых компаниях знакомых у Витьки не было, а те, кого он опросил еще днем по телефону из метро, конкретикой, как и следовало ожидать, не владели. Только вечером он вспомнил о Егоре.
Нельзя сказать, что Витька вспоминал о нем так уж часто (хотя довольно регулярно), и повод обычно не имел к самому Егору никакого отношения. Как, допустим, нынешний: вряд ли парень особо разбирался в технологии мобильной связи. Оставалось надеяться, что когда-нибудь что-нибудь он про это слышал или читал. А главное, что сейчас он окажется хотя бы чуть менее не в духе, чем обычно.
Витьке повезло, причем дважды. Ответ на его эсэмэску пришел всего через двадцать минут: Егор велел перезвонить, поскольку не имел кредита. А когда Витька перезвонил — с Троянской, естественно, мобилы — то на прямой свой вопрос (обиняки Егор ненавидел) немедленно получил короткую отрывистую лекцию.
«Вся территория покрытия данного мобильного оператора поделена на так называемые соты, откуда и термин. В каждом — своя вышка с точно известными координатами. Техническая информация о любом соединении, помимо, понятно, номера, включает адрес вышки и сектор, то есть расположение телефона относительно этой вышки. Еще фиксируется сила сигнала, а по ней можно определить, звонишь ты с улицы, из здания или там из машины. Точность — метров триста-пятьсот… — он помолчал и пояснил: — „Итоги“, второй майский номер…»
Вот тем Егор и был ценен — он не забывал ничего. Не только из прочитанного и услышанного, сколь угодно случайно, а вообще ничего. Он обладал абсолютной, зеркальной, фотографической, короче, стопроцентной, тотальной памятью. Не тренированной, как у какого-нибудь «mr’а Memory» Доминика О’Брайена, а врожденной.
Это был вполне научный феномен, то есть научно зарегистрированный (в детстве Егора подвергали какому-то спецобследованию), но, кажется, никак научно не объясненный. Причем сам «Джорджи-Мнемоник» ни малейшей практической пользы из уникальной способности своей за всю жизнь, кажется, так и не извлек, а попытки других этой способностью воспользоваться вызывали (в силу многочисленности) у Егора изрядное раздражение. Правда, у Егора практически все явления окружающей действительности вызывали раздражение — Витька не знал никого, кто хотя бы теоретически мог бы соперничать с ним в неуживчивости: тут Егор тоже был, пожалуй, феноменален. Способ общения с человечеством парень установил односторонний: никогда не отвечал на звонки (то есть, может, на чьи-нибудь и отвечал, но кто входит в круг избранных, если такой существует, Витька не имел понятия) — только принимал эсэмэски и, кому хотел, отвечал. Большинство общих знакомых вероятность отклика полагали близкой к статистической погрешности, но Витьке руссиш вундер, кажется, почему-то благоволил…