В Москве было ветрено и пасмурно, мороз давил. Надгробие «Ленинградской» словно стало на треть ниже. Бомбила, везший Антона с вокзала, оказался натуральным черным негром — впрочем, говорящим по-русски без всякого акцента. Под лобовым стеклом «семерки» моталась православная иконка. «Радио шансон» прокуренным женским голосом кляло воронье и конвоиров.
Антон велел остановить возле «Азбуки вкуса» — жратвы в доме, естественно, не было. Набивая проволочную каталку, он машинально мазнул глазами по стенду с прессой. Провез было тележку дальше, но почему-то затормозил и, создав небольшой затор в проходе, вернулся назад. Хмурясь, рассматривал обложки в попытке сообразить, на чем же запнулось только что его внимание. В какой-то момент он обнаружил, что пялится на некий вполне себе цветастый журналец, который если и замечал раньше, то, понятно, игнорировал. На обложке значилось: «Глянцеватель». Антон снял номер со стенда, перекинул пару страниц, по-прежнему не понимая, о чем ему это название напоминает. И наконец всплыло: авторучка, выброшенная кем-то, наверняка Масом, в Платжа д’Аро на Коста Браве. Рекламная мелочь. То же слово тем же красным условно стильным шрифтом, а-ля армянские хазы. Видимо, Мас когда-то как-то соприкасался с редакцией сего издания?.. Ну допустим…
Он сунул журнал на место и поволок тележку к кассе.
Нынешний Масов визит в Москву большого шума не наделал, судя по реакции тех его здешних приятелей, кого Антон обзвонил в первую очередь. Нет, кто-то что-то слышал (смутно), кто-то переадресовывал к очередным знакомым (наводка не подтверждалась), но достоверной информации надыбать все не удавалось. Наконец Антону порекомендовали наведаться на намечающийся на днях неформальный театральный сабантуйчик — обмывку годовщины (первой или второй) какой-то молодежной студии. Ваня там якобы обещал непременно присутствовать.
Мероприятие и впрямь оказалось куда как неформальным. В полуподвале на Пятницкой, обширном, но престранно разгороженном, толклось под сотню, а то и больше человек, среди которых попадались изредка и знакомые. В самом большом и людном помещении дым стоял коромыслом, гремела набившая, несмотря на приторность, оскомину Goodnight Moon из второго «Килл-Билла», какие-то девки извивались, кажется, порываясь раздеться. Не найдя взглядом Маса, Антон поспешил оттуда ретироваться. В сопредельной комнате (гримерной? хранилище реквизита?) он раскурил косяк с печальным, почти не говорящим по-русски вьетнамцем, отказался от остатков виски «Скоттиш лидер» и некоторое время, покачиваясь на медленном марихуанном батуте, внимал ностальгическим излияниям пьяной фотографини. Девица, некогда работавшая в славной своими социальными репортами ежедневке, а ныне снимающая рублевские интерьеры для журнала Dolce Vita, вспоминала доцифровую фотожурналистику, алкогольный быт редакционных фотолабораторий и водку из сорокаграммовых пластмассовых коробочек для пленки.
В какой-то момент он обернулся, не сообразив, на что среагировал — на знакомый голос или на фамилию «Масарин». В дверях стоял Никеша в расстегнутой куртке, тщетно расспрашивая присутствующих. Пару секунд спустя они встретились с Антоном взглядами. «Оба-на! Ну надо же…»
— Ивара ищешь? — ухмыльнулся Антон, увлекая очкастого в коридор.
— Не видел его?
Рядом с Рузовым топтался (тоже в верхней одежде) неизвестный Антону тип с довольно угрюмым выражением на довольно добродушном лице.
— Марат, — представил Никеша.
Пожимая руку, Антон попытался понять, что ему говорит это имя, — но лишь чуть погодя до него дошло, что перед ним тот самый «ясновидящий», с которым очкастый познакомился в Израиле. Ну надо же… Антон искоса еще раз оглядел шизоида, но никаких внешних признаков шизы не обнаружил.
— Я слышал, вроде Мас сюда собирался… — очкастый вертел по сторонам головой.
Где-то рядом яростно, с выражением декламировали: «…Сталин! Вы слышите: Сталин! Он царь Византии, он бог на земле! Он бил и ковал, и вознес наше знамя! И пали жиды…»
— Не будет Маса, пацаны, — заверил Антон.
— Ты уверен?.. — Никеша хмурился озабоченно.
— Пойдемте, что ли, отсюда, — предложил Антон. — Посидим где-нибудь, где поспокойней…
Он не без труда выкопал свой бушлат из-под рыхлых одежных напластований на кожаном диванчике, первым взбежал по лестнице, совладал с заедающей дверью и вынырнул в глубокую вечернюю синеву, полную оранжевого электричества, матово отсвечивающего на снегу.