Пока Адам и Ева не знали своей наготы, у них не было и свободы воли: ни мнимой свободы выбора, ни абсолютной свободы; была только одна воля Божия, они подчинялись ей, даже не зная, что подчиняются ей. До свободы выбора не могло быть и свободы выбора. Поэтому они не виноваты, что пали. Бог дал им свободу выбора, навязал им свободу выбора — это и было грехопадением. В грехопадении бог наложил на Адама — на всех нас, на меня — вину за грех, в котором Адам, мы, я не виноваты. Но как только Он наложил на меня эту вину без вины — свободу выбора, я уже действительно стал виноват: не потому, что я охотно воспользовался навязанной мне свободой выбора, все время пользуюсь ею и уже не могу не пользоваться ею, но потому что Бог наложил эту вину на меня, я уже виноват: реально ноуменально виноват. Наложив на меня вину без вины, Бог сказал мне: ты грешник. И как только Бог сказал мне: ты грешник, я уже действительно, добровольно и свободно — грешник и, услышав голос Бога, бегу от Него.
Узнав в грехе свою наготу, я получил лицо — личность. Тогда увидал и лицо Бога, то есть Его личность. Но, не имея лица, я не могу видеть или знать лицо Бога. До грехопадения Адам не знал и лица Бога, Бог был для него только Божеством, так же как и для животных до сих пор: еще не было разделения царства природы и царства благодати; Бог был всё во всём. Личная встреча человека с Богом возможна только после грехопадения: пока у самого Адама не было лица, он не мог видеть и лица Бога. Получив же в грехе лицо, Адам и в Адаме и я устыдился, убоялся и пытался и пытаюсь скрыться от Бога.
Почему Адам и Ева сделали себе опоясания, а не прикрыли другие члены тела? Потому что эрос — наиболее сильное желание, в нем Адам устыдился вообще своего желания, своей природности. В конце концов стыдно от всякого «я хочу». Христос сказал в Гефсимании: впрочем пусть будет не как Я хочу, а как Ты хочешь. А я все время говорю: пусть будет не как Ты хочешь, но как я хочу. Тогда и возникает духовная стыдливость — страх и бегство от Бога. Я говорю Богу: noli me tangere.
Но этот страх амбивалентен: страх — симпатическая антипатия и антипатическая симпатия (Кьеркегор). В страхе Божием я не только скрываюсь от лица Его, но одновременно и бесконечно заинтересован Им. Моя бесконечная заинтересованность Богом — лицо, которое Он дал мне, то есть моя личность. Виной без вины, которую Он наложил на меня, Он дал мне лицо — бесконечную заинтересованность Богом.
Духовная стыдливость — лицемерие. Адам и Ева думали обмануть Бога, надев опоясания. Так и я обманываю себя свой духовной стыдливостью. Трижды лицемерю я в духовной стыдливости: скрываясь, как Адам, от лица Господа Бога, говорю Богу: noli me tangere. Заключаю себя в круг, замыкаюсь самим собою, говорю моему ближнему: noli me tangere. Боясь своей духовной наготы, замыкаясь от себя самого, скрываясь от себя самого, самому себе говорю: noli me tangere.
Духовная стыдливость — первоначальная форма греха и все время поддерживается желанием душевного комфорта: легче, удобнее, приятнее жить, не видя своей духовной наготы. Но она есть, и каждый человек в конце концов чувствует ее. Тогда старается покрыть ее. Но так как сам я не могу этого сделать — только Бог, верой, которую Он дает мне, покрывает ее, то я лицемерю, прикрываясь своей духовной стыдливостью.
Формы лицемерия или духовной стыдливости:
Хам подглядел духовную наготу своего отца и, злорадствуя, рассказал о ней своим братьям. «Хам» стало нарицательным именем. Хамская бесстыдность — подглядывание чужой наготы, чтобы скрыть свою, покрывание своей наготы опоясанием из смоковных листьев, чтобы скрыть ее от Бога, от ближних и, может, главное — от себя самого. Потому что от Бога все равно не скрыть, от людей иногда можно скрыть, но легче всего, приятнее и спокойнее — скрыть свою наготу от себя самого. Тогда духовная стыдливость — фарисейское лицемерие. Хам был первым фарисеем и лицемером.
Различно лицемерит человек, пытаясь духовной стыдливостью прикрыть свою наготу: можно прикрывать ее цинизмом — циническое бесстыдство тоже одна из форм духовной стыдливости. Мне кажется, во времена Ренессанса она была особенно сильной. Покаяние, когда оно становится игрой и переходит в хвастовство своими недостатками, тоже от духовной стыдливости. Самая же лицемерная стыдливость — это уверенность в себе самом: в своем уме или в своей праведности.