– Это невозможно. Король Людовик сражается Лернейской гидрой, но он не Геракл.
– Объяснитесь.
– Видите ли, ваша милость, французский король имел неосторожность нарушить равновесие, царившее со времён Тридцатилетней войны. Дважды оно было поколеблено Габсбургами – и каждый раз против Империи объединялась едва ли не вся Европа. Людовик Четырнадцатый повторяет путь Карла Пятого: французы могут направить второй флот к берегам Англии, в третий раз разбить армию штатгальтера, взять ещё пять или десять крепостей, но на смену поверженным врагам придут новые, которые захотят восстановить пошатнувшееся равновесие. Людовик, подобно Гераклу, может сколько угодно сражаться со своими соседями, но на месте одной отрубленной головы всегда вырастут две новые.
Идея очередного послания сложилась в считанные минуты – княгиня, давая понять, что беседа окончена, подвинула ближе чернильный прибор.
– Эти торжества выбили меня из колеи. Кто сегодня старший в карауле?
– Януш, мой племянник.
– Всё равно, совершите вечерний обход лично.
Кастелян молча откланялся и вышел.
Тьма уже накрыла громаду замка, лишь в нескольких окнах мерцали слабые огоньки. Кастелян вышел из дворца и направился к юго-восточной веже – его мягкие, почти неслышные шаги тонули в тишине сонной крепости. Впрочем, эта сонливость была мнимой – с наступлением ночи замок начинал жить своей особой жизнью: по коридорам раздавались осторожные шаги, чьи-то тени мелькали в галереях, под альковами, а то и просто на сеновалах были слышны шуршание расстёгиваемой одежды и звуки поцелуев.
Кастелян любил ночь. Он мог часами слушать её странные звуки, сливавшимися в музыку. Из этих нот – позвякивания уздечки, стука копыт по каменному настилу, коротких отрывистых фраз – складывалась таинственная музыка ночи, доступная лишь посвящённому.
Постояв некоторое время во дворе, Славута вошёл в башню, поднялся на второй уровень и вышел на южную галерею, намереваясь пройти к башне-браме. В этот момент впереди послышались осторожные шаги. Кастелян со слуха мог узнать походку всех постоянных обитателей замка – например, тяжёлая решительная поступь княгини Радзивилл отличалась от лёгкой походки пани Эльжбеты, как грохот кузнечных молотов от мелкой дроби сапожных молоточков. Кастелян мягкими шагами скользнул в нишу и затаил дыхание – навстречу шла Наталья, любимая горничная княгини.
Однажды Славута застал Наталью и жолнера Ляховича, стоявшего в ту ночь в карауле, на скирде сена возле башни-брамы. Кастелян сгоряча приказал дать влюблённой парочке по десятку розог, после чего отправил Ляховича на месяц в подвал на хлеб и воду. Наталья бросилась в ноги к княгине. Катажина, которая покровительствовала горничной, с неудовольствием высказала кастеляну, что с жолнером он волен был поступать по своему разумению, но горничная караульных артикулов знать не обязана, а посему её наказание было самоуправством. Славута, скрепя сердце, был принуждён выполнить желание Натальи – выпустить из-под ареста её незадачливого возлюбленного.
Горничная мимолётной тенью мелькнула в четырёхугольном проёме и скрылась во мраке коридора. На въездной браме раздался бой часов. Славута отсчитал удары – колокола монотонно пробили двенадцать раз. Кастелян уже решил покинуть своё укрытие, как слева послышался скрип осторожно открываемой двери. Славута замер: тихие женские шаги приближались к его нише. На этот раз Славута не мог определить, кто именно шёл по галерее – незнакомка, очевидно, из числа гостей княгини, проследовала к юго-восточной башне и скрылась в темноте. Кастелян подождал: некоторое время всё было тихо. Затем со стороны ворот послышался громкий скрип петель, бряцание цепей подъёмного механизма моста. Негромко всхрапнула лошадь, раздались торопливые шаги, звон шпор. Кастелян услышал негромкий окрик – его племянник Януш что-то спрашивал у въезжающих. Последовал ответ, раздался грохот поднимаемой герсы, по каменному настилу застучали подковы коней. Славута уже вышел из своего убежища, как снизу вновь скрипнула двери.
Зная каждый поворот, каждое окно, каждую нишу в замке, кастелян быстро поднялся по винтовой лестнице и снова оказался на галерее. Спустя минуту внизу мелькнул неяркий свет, и кастелян, решивший более не прятаться, вышел из своего укрытия. От неожиданности девушка негромко вскрикнула и отступила на шаг. Кастелян узнал Ганну Катажину.
– Вечер добрый, пан Славута, – юная княгиня была явно смущена внезапным появлением кастеляна. В неярком мерцании свечи на чёрном переплёте, зажатом в левой руке Ганны Катажины, золотым тиснением сверкнул четырёхконечный католический крест.