– И последнее, – Якуб говорил уже уверенно, не опасаясь отказа собеседника. – Поговорите с вашим кузеном Домиником Николаем. Слово канцлера дорого стоит…
Боковая дверь отворилась, и на пороге появилась Барбара. Якоб осёкся на полуслове, моргая длинными ресницами.
– Вы здесь, кузены, – чуть хриплым голосом произнесла девушка. Барбара, казалось, была чем-то взволнована – она натужно закашляла, словно прочищая горло. Наконец, поправив сбившуюся чёлку, девушка подошла к столу и цепким взглядом окинула лежавшие на столе книги. – Чем вы занимаетесь здесь в столь поздний час?
Собеседники переглянулись.
– Мы с Якубом говорили о геральдике, – с фальшивой непринуждённостью ответил князь.
– Как жаль, я совсем ничего в этом не понимаю. Вы возьмёте меня в ученицы, Кароль?
– Близкие мне люди всегда смогут рассчитывать на мою помощь, – несвижский ординат изобразил на лице подобие улыбки, которую добросовестно скопировал королевич.
– Я всегда знала, что вы мой друг, – Барбара сделала ударение на последнем слове.
Часы на башне-браме начали монотонный отсчёт полуночи. Якуб поднялся из-за стола.
– Прошу меня простить, но я вынужден вас покинуть.
Барбара проводила королевича равнодушным взглядом, после чего села напротив Кароля Станислава.
– Вы с Якубом выбрали позднее время для встречи, – на губах девушки мелькнула улыбка.
– Тебе тоже не спится.
– Да, ты прав. Душно, – паненка дёрнула шнуровку на высоком воротнике, чуть открывая верхнюю часть груди. Кароль Станислав издал неопределённый звук, который с натяжкой можно было расценить как выражение согласия.
– Душно, – словно извиняясь, повторила Барбара.
– Да, парит. Наверно, к дождю.
Девушка бросила мимолётный взгляд на собеседника и шумно вздохнула.
– Кароль, ты… счастлив?
Несвижский ординат потупил взор.
– Я самостоятельно решаю свою судьбу.
– Ты сам этому веришь?
Юный князь дёрнул плечом и с явным раздражением посмотрел на собеседницу. В этот момент белая ночная бабочка, залетевшая в библиотеку, запорхала над огоньком свечи.
– Лети, глупая, сгоришь, – Барбара ленивым движением руки попыталась отогнать насекомое от пламени.
С минуту собеседники молчали. Наконец, девушка нерешительно протянула руку и коснулась ладони князя.
– Я вспомнила, как ты в последний раз приезжал в Заславль. Кароль, я давно хотела тебе сказать…
– Не надо, Барбара, – ординат Несвижа убрал руку, – что умерло, то должно быть похоронено. Прости, но я тоже должен идти.
Девушка опустила глаза.
Вновь открылась дверь, и в проёме появилась Гедвига Эльжбета. Баварка что-то залопотала на немецком языке, в быстрой тарабарщине несколько раз прозвучало «Jakob» – Барбара недовольно поморщилась и махнула рукой на дверь, давая понять, что королевич ушёл. Баварка удалилась, однако её голос ещё с минуту звучал в коридоре. Наконец всё снова стихло.
– Однако действительно поздно, пора спать, – князь встал из-за стола.
– Подожди, не торопись, – девушка удержала его за руку. – ещё одну минуту. Смотри, какая ночь… и тишина…
Ночное безмолвие разрезал женский крик
Глава III. Золочёная сталь, обагрённая кровью
В неровном пламени факелов тускло сияли покрытые пылью доспехи работы знаменитого нюренбергского оружейника Валентина Себербюнгера времён Инфлянтской войны – подарок короля польского Сигизмунда Августа виленскому воеводе Миколаю Кристофу Радзивиллу Сиротке. Серебром высверкивала гравировка на турнирном доспехе гетмана Юрия Радзивилла Геркулеса работы мастера Кольмана Гельшмидта. Покрытый патиной, темнел нагрудник работы Кунца Лохнера, некогда принадлежавший канцлеру Миколаю Радзивиллу Чёрному. Маленькими золотыми искрами мерцала гравировка на кирасе виленского кастеляна Альбрехта Владислава Радзивилла, матово поблёскивал панцирь полоцкого воеводы Александра Людвига Радзивилла, хранивший на себе следы сабельных ударов Потопа и Хмельнитчины. Покрытые густым слоем пыли, внавалку лежали барабаны с лопнувшей кожей, латные рукавицы, старые сёдла, спутавшиеся детали конской упряжи, побитые молью камзолы, стоптанные ботфорты, ржавые кирасы, наплечники, сабатоны, салады, шишаки, щиты. Возле окна на деревянных лафетах стояли небольшие пушки, рядом висело жёлтое полотнище хоругви с чёрными трабами. Забытые и ненужные, на стене висели пищали, алебарды, фитильные самопалы, бердыши, мушкеты, сабли…
Среди этих свидетелей войн, которые вела Речь Посполита за последние два столетия, на ступеньках, ведущих к площадке третьего уровня, лежало неподвижное женское тело. Около головы блестела тёмно-красная густая лужа крови. Чуть поодаль валялось орудие убийства – стальной позолоченный гетманский пернач, объект вожделений любого честолюбца Республики Обеих Народов.