– Не бойся, мальчик, – спокойно обращается к нему один из подростков. – Мы тебе ничего не сделаем. Эта кошка поцарапала нашего друга и теперь должна умереть. Уходи отсюда.
Вася пятится. Беззвучно шевелит губами. Ему отчаянно жаль кошку. И отчаянно страшно: кажется, что если он попытается вступиться, то разделит её участь. Взрослые мальчишки представляются ему демонами, бездушными монстрами. Он резко разворачивается и бросается наутёк. Не видеть, не думать, забыть… Как будто ничего и не было вовсе…
Изображение исчезает. Мы все четверо какое-то время тупо пялимся на кусок пространства, где только что разворачивались события. Сейчас там не видно ничего, кроме сухой серой пыли с россыпью булыжников.
– Он сострадал, – резюмирует Проводник. – И сейчас сострадает. Так же сильно. Он способен сострадать.
Да, сострадание – дар, тем более ценный, что в наше время встречается всё реже. Я собираюсь с мыслями.
– Жалко… кошку, – всхлипывает Василий-взрослый. У нас здесь слёз, как правило, не стесняются.
Мне тоже жалко кошку. (Кстати, надо запомнить тех двоих, что её вешали. Возможно, они скоро попадут ко мне…). Я симпатизирую кошкам. И даже как-то провела выходные в кошачьем теле. Они грациозны, мудры, независимы. Они индивидуальны. У них есть собственное достоинство. Они мстят за оскорбления, как и мы.
– А ведь она могла бы жить, – тяну я задумчиво. – Если бы ты, Василий, не оказался таким трусом. Эти мальчишки ничего бы тебе не сделали. Ты мог её спасти. Хотя бы попытаться… Ты ведь до сих пор себе не простил, да?
Мой голос нежен и вкрадчив.
– Я уже покаялся!… Я каялся!… – стонет Василий. Взрослый мёртвый тридцативосьмилетний мужчина.
– Он каялся. Он прощён, – подтверждает второй из Проводников, до сих пор молчавший.
– Возможно, кто-то его и простил, – соглашаюсь я. – Возможно, даже Самый Главный. Если он разбирает дела по кошкам.
– Он – разбирает, – с вызовом бросает мой оппонент.
– А вот сам Василий… Боюсь, что нет. Он так и не смог себя простить, – доканчиваю я.
Проводники молчат. Потому что я права. В работе я стараюсь оперировать достоверными данными.
– Занесите в протокол: маловерие, – небрежно бросаю я ангелам.
На самом деле Василий – «лёгкий» клиент. И далеко не всегда получается так красиво лажать конкурентов. Им сейчас туго, их можно понять: из скудной горстки разрозненных фактов нужно выстроить целую систему защиты, способную перевесить гору страстей и пороков. К тому же, оба ангелочка весьма молоды. Наверное, новобранцы, совсем недавно в «полях». Почему у них в Отделе Сопровождения вечно одна молодёжь? Куда деваются заслуженные кадры? Отчего такая текучка? Всё время хочу спросить, да знаю: бесполезно, не скажут. Им запрещено с нами общаться на посторонние темы. Только по делу. А зря…
Тот из них, что понапористее, весьма мил. У меня всё-таки получилось разглядеть его: пришлось прищуриться и смотреть боковым зрением. Впрочем, они все сильно похожи друг на друга: благородный овал лица, правильные черты, тонкий нос, большие глаза, золотые локоны, резкий слепящий свет. Наверное, как-то так должен выглядеть и архистратиг Михаил… Только он будет повыше, пошире в плечах и несравненно ярче.
Таким он представал в моих фантазиях: величественный, ослепительный, в блистающей серебряной кольчуге, с огненным копьём в деснице. Справедливый и мудрый. Непобедимый. Невообразимо могущественный. Безупречный страж Закона. Когда-то я мечтала, что однажды он спасёт меня от одного из своих разбушевавшихся вояк. Когда не в меру ретивый служака из ангельского воинства замахнётся на меня мечом, с криком: «Проваливай в свой ад, дьявольское отродье!» Когда я отчаянно вскину руки, в безнадёжной попытке защититься от разящего лезвия. Тогда внезапно в сиянии явится он, Михаил. «Остановись! – прикажет он солдафону. – Она просто выполняет свой долг! Она соблюдает Закон!» Потом он повернётся ко мне и скажет: «Приношу свои извинения, сударыня. Мои подчинённые допустили ошибку. У нас нет – и не может быть! – претензий к Вам. Разрешите проводить Вас, дабы хоть частично загладить нашу вину…». Я, конечно, не стану возражать. И тогда он узнает, что среди демонов тоже порой встречаются весьма интересные персоны…
Но все прекрасно знают, что архистратиг Михаил – это миф. Сказка. Собирательный образ, чтобы пугать молодых демонов: дескать, накосорезишь – придёт Михаил и поразит тебя своим огненным копьём. Процесс взросления неизбежно связан с утратой веры в подобных персонажей.
– …Он сделал всё, что мог, – вступается первый Проводник, тот самый, что напомнил мне архистратига. – При любых его действиях вероятность гибели животного составляла не менее девяноста пяти процентов. Для биологических систем этот показатель идентичен достоверности события. Кошку нельзя было спасти. Дети, убивающие животное, превосходили его численно и физически. Он не мог им противостоять.
– Ты слышал, Василий? – обращаюсь я к клиенту, по-прежнему мягко, почти нежно. – Пять шансов! Целых пять шансов из ста, что кошка могла бы жить! И тогда тебе не пришлось бы потом ещё месяца три наблюдать через щель между брёвнами, как медленно разлагается кошачий труп на верёвке…
– Протестую! – восклицает ангел.
– А что, собственно, не так? – разворачиваюсь я к нему. – Сто минус девяносто пять равняется пяти, не так ли?
Взгляд Василия обращён внутрь. Где-то там, внутри, болтается в сумраке полусгнивший кошачий труп с белёсыми фрагментами обнажившихся костей.
Проводники напряжены. Они разрабатывают контратаку.
Из небытия наплывает новый широкоформатный образ. Фасад питейного заведения. Пошарпанная вывеска «Три пятака». Светло, середина дня. Кажется, конец весны или начало лета. Дорогу развезло после ливня. На обочине в грязи валяется навзничь немолодой мужчина. Его можно было бы назвать прилично одетым, если бы вся одежда не была измазана в грязи. Мимо проходят люди – мужчины, женщины, дети. Кто-то бормочет: «Надо же, уже нажрался…»
Дверь трактира открывается, и на крыльцо вываливается наш Василий. Он привычно нетрезв. Если верить досье, ему тридцать три года. Вчера весь православный люд праздновал Троицу, а Василий, как всегда, продолжает праздновать и поныне.
Изрядно шатаясь, Василий начинает путь в сторону дома. Притормаживает возле лежащего на земле человека. Мужчина вяло пытается пошевелиться, тихо мычит. Василий опускается рядом на корточки. Тормошит за плечо:
– Эй… братушка! Ты чего здесь?
Мужчина испускает слабый стон. Пытается приоткрыть набрякшие веки. От него пахнет спиртным.
– Ну ты чего, братан! – Василий продолжает тормошить. – Не дело это… Давай, вставай… Ты где живёшь?
Человек снова то ли мычит, то ли стонет. Несколько минут Василий упорно трясёт его за плечи. Потом, убедившись в тщетности попыток, принимается толкать под спину, стараясь перевести в сидячее положение. Мужчина, кажется, пребывает в полубессознательном состоянии. Проходящий мимо народ косится на них неодобрительно.
– Не гоже это – на земле лежать… Домой пошли, домой… Там спать ляжешь… – приговаривает Василий.
Мужчина крупнее его по комплекции, к тому же абсолютно не владеет собственным телом. Не удержав равновесия, Василий садится рядом с ним в грязь. Некоторое время глядит в землю. Затем встаёт на колени. Закидывает руку человека себе на шею, обхватывает его за спину и бок, подпирает собственным плечом, пытается встать. Каким-то чудом ему это удаётся.
Василий с трудом ковыляет по улице, волоча на себе незнакомца. К счастью, живёт он неподалёку.
– Фёдор Степанович Прохоров, – комментирует первый Проводник. – Сорок семь лет. Наш испытуемый до этой встречи с ним знаком не был. Федор Степанович действительно выпил, но вовсе не так уж много, чтобы потерять сознание. У него произошёл инфаркт миокарда. Все окружающие сочли его просто пьяным. Если бы Василий прошёл мимо, оставив его лежать на земле, Фёдор Степанович, скорее всего, умер бы.