Когда я влюбилась впервые, мне было шестнадцать лет. Я ничего не знала в шестнадцать лет. И в первый раз, когда мой друг сунул мне его в рот, я подумала что задохнусь. От радости. От ужаса. От удовольствия. В моем друге боролись взаимоисключающие и чередующиеся порывы: нежность и жестокость, желание и отвращение. В этом он был очень похож на меня, и вероятно, поэтому не мог меня полюбить.
Позже я решила, что всех своих будущих мужчин буду держать при себе только в качестве рабов. Главное, чтобы они были мощными машинами, готовыми соответствовать моим потребностям. И, по возможности, пустыми. Безукоризненными ёмкостями, которые я заполняла бы своими словами, своими фантазиями, своими поступками, на которые они не способны и которым я их учила бы.
Чтобы никто не заставил бы меня больше страдать.
И все было именно так.
Мне нравились разные мужчины, я проводила с ними много времени — я из тех женщин, что не могут долго обходиться без мужчин, это я поняла довольно рано, — я занималась с ними любовью, путешествовала, делила многое, но никогда никого из них не любила и никогда не заблуждалась по поводу отсутствия любви. Её в моей жизни отныне не существовало. Я познала её и утратила навсегда. Теперь я не позволила бы ничему и никому залезть глубоко в мою душу. Моя рана быстро зажила, но остался ужасный шрам, тянувшийся внутри меня от головы до ступнёй. Я была куклой, залатанной изнутри. Никто никогда не видел моей раны. Никто никогда её даже не коснулся.
Все эти слова, которые я только что написала, — истинная правда, и в то же самое время — ложь: любовь умеет менять облик, убеждать тебя, что она нечто другое. Она проявляет себя годы спустя, когда ты вспоминаешь поступки, которые ты считала незначительными, слезы, которые казались тебе неискренними, выражения лица, которые, как ты полагала, стёрлись в памяти.
В эту минуту я, придерживая рукой зеркальную дверь, изучаю собственное отражение. Я замечаю маленькую морщинку между бровями, вижу сжатые губы, костлявые коленки, торчащие из-под платка, завязанного узлом на бёдрах.
Моё время истекло.
Я должна уйти.
Войти.
Это самый кошмарный момент всякого любовного свидания. Длится ли оно одну ночь или годы, начало всегда страшно. Это момент, из которого проистекает начало, все, что случится дальше, начало познания друг друга. Ведь пока ничего не известно. Избавиться от одежд, прикоснуться друг к другу. Затаив дыхание, приготовиться к любой возможности: получить наслаждение, ощутить отвращение, или, того хуже, разочарование.
Я вхожу в комнату. Все лампы потушены, единственная освещённая зона — молочно-белый квадрат ковра, образованный лунным светом, падающим из окна, в центре которого сидишь ты, в белом гостиничном халате, с сигаретой во рту.
Перед этим закрытым окном, непосредственно в центре светового квадрата, нарисованного луной на бледно-жёлтом ковре комнаты, мы сидим напротив друг друга. Тянем джин-тоник и курим, в полнейшей тишине.
Я гляжу на твои руки. Красивые руки, гладкие, с ухоженными ногтями — я ещё не ведаю о твоей одержимости щипчиками для ногтей, в ящике стола моего дома валяются одни, вместе с бесчисленным количеством красно-зелено-чёрных бумажек для самокруток марки Оттоман, время от времени они выпадают из журнала или книги, либо обнаруживаются под ворохом не разобранной почты.
Кольцо, которое ты носишь на указательном пальце правой руки, прежде принадлежало твоему отцу.
Твой отец умер.
Всякий раз, когда ты отправляешься в поездку, ты надеваешь это кольцо, потому что оно тебя хранит.
Однажды, ты рассказывал, ты в полном одиночестве ехал на мотоцикле и, увидев лес, рискнул забраться в него, в самую чащу. Что-то ты там надеялся отыскать, может быть, озеро, я сейчас не помню. Ты оставил мотоцикл на краю леса и пошёл пешком. Озеро, если о нем шла речь, спокойно сверкало у твоих ног. Внезапно панорама распахнулась и тебе показалось, лес опрокинулся в озеро. Ты, созерцая эту картину, достал из кармана куртки табак, бумагу для самокрутки, спички и безмятежно закурил. Затем двинулся назад и на полпути обнаружил, что на пальце правой руки кольца больше нет. Ты расстроился, повернул обратно, осматривая каждый камень на земле, каждый торчащий корень, каждый звериный след. Посреди тропинки ты вдруг увидел птицу. Окоченевший трупик, которого, пройдя здесь раньше, даже не заметил. Мёртвая птица. Ты перевернул её носком башмака, чтобы убедиться, что она действительно мертва, а не, может быть, ранена. Под затвердевшим трупом голубя блеснуло кольцо твоего отца.
В какой-то момент, в увертюре любовной истории, которая длится немного дольше одной ночи, начинают рассказывать о своих отцах, о матерях, о братьях и сёстрах. Так случается всегда. Это неизбежно. Затем приходит пора фотографий, пристально исследуемых в поиске мельчайших деталей: здесь похож, а здесь нет, здесь особенный разрез глаз, здесь складка в уголке рта. Семейные черты. Дедушки с бабушками, предки до энного колена, до которого есть возможность добраться. Склонившись над выцветшими фотографиями, влюблённые стараются почувствовать время. Прошедшее время — очень давно прошедшее время — время другого человека. Тёмное ничто, где зарождение этого загадочного, сидящего рядом с тобой человеческого существа, к которому ты испытываешь непонятное, пронзительное и противоречивое чувство, по привычке — так уж мы приучены — называемое любовью . Эти выцветшие лица, эти забавные позы, эти выражения лиц, характерные для портретов, существовали до него, или до неё. Длинная цепочка почивших родственников, в жилах которых текла одна кровь. И вопросы, которые задают все влюблённые: а кто был тот сумасшедший в семье, а тот странный тип, а тот не такой как все, а тот на которого, или на которую, ты похож — похожа?
Я проглатываю последние капли джин-тоника, рассматриваю на просвет липкое донышко бокала и думаю, что на сей раз мне не хочется задавать никаких вопросов: мы вдвоём. Мужчина и женщина, закрывшиеся в комнате, чужой для них, в чужом для них городе. Нас двое, не знающих ничего друг о друге, и не имеющих между собой ничего общего. Мы свободны. И может случиться все, что угодно.
Это начало истории.
Однажды такое уже было.
Но эта история не из тех, какие можно рассказать. Это история, которая ещё не случилась.
Поэтому я возвращаюсь к началу.
В темноте мне не удаётся прочесть выражение твоих глаз, я различаю только белизну твоего халата. И думаю о том, что ты можешь сделать мне очень плохо. И одновременно, что ты можешь мне сделать очень хорошо. И ещё, думаю я, что ты можешь сделать, что ты должен сделать в эту минуту — так это взять меня.
Возьми меня. Я достаточно искусна. Я могу быть всем, что ты пожелаешь.
Таковы были мои мысли, я не произносила их вслух, я продолжала курить сигарету, кутаясь в белый халат на голом теле, в ожидании твоего знака, движения, слова.