И это случилось.
Знак, движение, слово.
Если бы я тебя не любил, сказал ты мне, я бы тебя уже трахал вовсю.
Ты сказал мне это на ухо, в то время как меня трясло, и я не знала, что делать, двигаться или замереть в неподвижности, закрыть глаза или открыть, говорить что-нибудь или сидеть молча.
Если бы я тебя не любил.
Любовь.
Вот оно что.
Час назад крутящаяся дверь внесла меня в холл этой гостиницы, где ты уже ждал. Я опоздала, была огорчена этим, как и своим чрезмерным макияжем, который, наверняка, меня старил. Я пробежала глазами по золочёным зеркалам, покрывавшим стены, и улыбнулась этой незнакомке с блестящими глазами, приготовившейся склонить шею на плаху палача. Именно этот образ возник мгновенно передо мной в ту секунду, когда ты спросил: хочешь, чтобы я остался? Я уселась рядом с тобой. Кажется, я тебе не ответила, я просто смотрела на тебя и молчала. И улыбалась. Тряхнула головой, отбрасывая волосы назад. Когда ты передал мне ключи от номера, я сжала в пальцах тяжёлую латунную табличку с цифрами — 411.
Я закрываю глаза и подставляю свои губам твоим губам, и своё тело твоим рукам. Чтобы они сняли с меня одежду, хотя я ненавижу оставаться голой перед кем-либо. Ты нежен, но решителен, и я не нахожу сил противиться тебе. Словно заворожённая, я отвечаю твоим движениям, позволяю тебе вести меня, тебе принимать решения. Ни одного поспешного жеста, ни одной ошибки. Твоя уверенная рука деликатно раздвигает губы моего лона и мгновенно находит точку, на какой сосредоточиться. Я вынуждена отодвинуть руку, чтобы не кончить сразу же. Ещё не время. Я сама обнимаю тебя, улыбаясь в темноте, и прижимаюсь губами к твоей коже.
В какой-то момент мы останавливаемся. Неподвижно лежим, раскинувшись на смятой простыне, глядя на луну за окном. Сколько времени прошло? Два или три часа? А мы ещё не сделали этого. Мы пока только привыкали к коже друг друга, словно животные: недоверчивые и осторожные. Я голоден, сказал ты, сегодня я почти ничего не ел, так был занят, ты ведь тоже голодна. И мы одеваемся и выходим. Я не помню, что мы ели и где, помню, что это было рядом с отелем и что я уговорила тебя выпить стакан вина, которое выбрала сама для тебя. Потом мы шли будто пьяные, хотя выпили совсем немного. Твоё бедро прижималось к моему бедру, твоё плечо к моему плечу, твоя рука в моей руке. Я смотрела на город, окружавший нас, на розовато-серые памятники, на меты времени на камнях, на вечерние фонари. Этот город был похож на номер 411, который ждал нас. Два небольших пространства, которые не помнили нас и никогда не запомнят. Город, похожий на гостиничный номер. И номер, похожий на город. Посреди этих пространств — мы, голые, не имеющие ни имён, ни истории. Мужчина и женщина. Подобные миллионам других. И каждое пространство — комната и город — первый круг ада, возведённый в абсолют.
Когда мы вернулись в гостиницу, мы взялись за это серьёзно. Мы были близки, как бывают близки мужчина и женщина, а не как два влюблённых подростка. Ты взял меня, я позволила тебе взять меня. Возьми меня, сказала я тебе, становясь коленями на постель, уткнув лицо в подушку и сложив руки за спиной. Возьми меня. Забудь, кто я такая, забудь мои слова, мои письма, моё имя, забудь все. Это тело женщины, можешь взять его, использовать его, делать с ним, что хочешь. И это моё лоно: пустой сосуд, ничья комната в незнакомом городе. Белая страница. Буква алфавита, которого никто не знает до конца.
Почти рассвело, когда мы, приняв снотворное, уснули. Обнявшись. Что прежде я всегда ненавидела и что, напротив, в эту нашу первую ночь оказалось очень простым и похожим на чудо.
В одном из первых е-мейлов я написала тебе, что было бы прекрасно встретиться, не видя друг друга. Один приезжает, а другой уже ждёт в абсолютно тёмной комнате. Мы бы могли трогать друг друга руками, как это делают слепые, обнюхиваться, как собаки, и только позднее включить свет. Однако неизвестно почему мы этого не сделали, мы встретились, как встречаются все, я сошла с поезда, а ты стоял уже на вокзале, ожидая меня, прислонившись к колонне, и в тот момент, как поезд затормозил, я, взглянув через оконное стекло, встретила твой взгляд и сразу поняла, что это ты, хотя никогда прежде тебя не видела.
Я все ещё в этой незнакомой ванной комнате. В комнате за дверью ничего и никого. Ни звука. Я ещё раз оглядываю себя в зеркале и размышляю о женщинах, запечатлённых в бронзе скульптором Джакометти.[3] Мне приходят на память слова из книги Жана Жене «Студия Альберто Джакометти» , которую мы покупали вместе в моем городе весенним утром. Вот эта аллегорическая фраза:
«… ноги женщин вдавлены в огромный грязный блок, чрезмерно худые тела устремлены вверх, что не умаляет впечатления устойчивости и прочного сцепления с землёй. Эти женщины, которые никогда не освобождаются от тяжести грязи жизни, по ночам соскальзывают вниз по крутому обрыву, тонущему во мраке».
Я их видела: хрупкие и бесцветные, с невидящими глазами, тонкими ногами, маленькими острыми грудями, мощь спин передана напряжением мышц и костей, сильные руки, крупные узловатые ступни, какие бывают у крестьянок, привыкших к постоянной ходьбе босыми. Я видела их: это были моя бабушка, моя мама, это были мои сестры, тётки, тётки моего отца и моей матери, мои предки.
И я.
Вот она я. Такая же хрупкая и бесцветная, с вдавленными в грязь ступнями: женщина.
Круглая дверная ручка из белой керамики податливо поворачивается под моими пальцами. Комната пуста. Мой синий чемодан в углу. Сапоги валяются на ковре. Пачка сегодняшних ещё не пролистанных газет валяется на кровати, рядом лежит большой ключ с тяжёлой латунной табличкой. Бутылка минеральной воды откатилась к стене комнаты. Окно закрыто, шторы задёрнуты. За этими шторами, за этими стёклами та же площадь, тот же город, с Парламентом, вооружённой охраной, японскими туристами, демонстрантами, паломниками, лавками букинистов, с египетским обелиском Гелиополиса[4] — города солнца, который сейчас показывает неверное время, одни говорят, это потому, что под ним осела почва, другие — потому что за века изменилась орбита солнца, третьи — что сместился центр Земли, но точного и окончательного ответа не существует, — и я ощущаю некоторое беспокойство, глядя на тень от обелиска, растягивающуюся вдоль всей площади, сознавая, что она не совпадает по фазе с солнцем и поэтому время, показываемое им, неточное.
Вообще, говоря о Времени, можно ли утверждать, что оно Точное?
Я вновь наблюдаю через окно эту площадь, дворец Монтечиторио, обелиск, чуть дальше, хотя мне отсюда и не видно, но я все равно ощущаю его присутствие — Пантеон, непоколебимо стоящий в центре города. Безмолвный храм с глазом, устремлённым в небо.
Все на месте.
Нет только тебя.
Я опускаюсь на пол в темноте и прижимаю колени к груди.
Я в самом центре комнаты.
В центре города.
В центре безграничного одиночества.
Я — женщина, сидящая на светло-жёлтом паласе в номере черырехзвездочной гостиницы.
Я свободна.
Ни одно другое место в мире не заставляет тебя чувствовать свободным, как номер отеля. Голое пространство, всегда похожее на себе подобные. Ты входишь в номер гостиницы и сбрасываешь с себя все. Ты гол. Ты — абсолютная сущность. Кто ты в таком случае? Ты — мужчина или женщина в пути. Ты — чемодан. Зубная щётка. Банный несессер. Кровать. Телевизор, прикреплённый к стене, демонстрирующий одни и те же программы на всех языках мира. Ты — подушка. Коричневое покрывало. Одежды комнаты. С тобой небольшое количество жизненно необходимых вещей. Часы. Кольцо. Записная книжка. Том, который ты читаешь. Пишущие ручки. Затупленный карандаш. Флакон Лексотана или Ксанакса в каплях, упаковка Тавора[5] в пастилках по 1, 0 мг, глицериновые свечи для взрослых, ватные тампоны, лосьон для снятия макияжа. Или же бритва и крем для бритья. Трусы, носки. Дезодорант. Кусачки и картонная пилка для ногтей. Многие из этих вещей так и останутся в чемодане забытыми до следующей поездки. В этом безымянном месте ты ищешь следы тех, кто проживал здесь до тебя. Вызываешь их образы. Пепел сигареты на ковре, длинный тонкий волос на бледном фарфоре ванны, след карандаша на поверхности стола. Сколько людей занимались любовью на той же кровати, на которую ты рухнул, уставший? Сколькие из них были любимы впервые, сколькие познали предательство, сколькие были брошены? Сколько разнообразных звуков прозвучало за многие годы в этих четырех стенах? Ты спрашиваешь себя, пытался ли кто-нибудь выброситься из этого окна на четвёртом этаже, лил ли кто горькие слезы в подушку, на которой ты засыпаешь с открытым ртом, оставляя на ней круглый след капли слюны.
3
Альберто Джакометти (1901-66 года), швейцарский художник. В его живописи и графике, а также скульптурах доминирует мотив одиночества, потерянности в бездушном мире, невозможности душевного контакта и хрупкости жизни, выраженные в человеческих фигурах подчёркнуто удлинёнными пропорциями, истончёнными до ощущения «призрачной» нематериальности.
4
Вывезенный в 20-х годах до н.э. из египетского города Гелиополь, обелиск был установлен на римской площади для использовался его в качестве стрелки солнечных часов. По плитам площади проходит меридиан, показывающий уменьшение и увеличение дневного времени.