Я в очередной раз уклонилась от летящего половника, и на этот раз он попал в стол, где стояли еще не убранные подносы с посудой и остатками еды. Посуда разлетелась по полу, бодро и хрустко звякнула.
Ана остановилась, тяжело дыша, глядя на разбитую вдребезги посуду, и вдруг тоненько, по-собачьи заскулила, завыла, запричитала, опустилась на колени и принялась собирать руками осколки. Я посмотрела на неё, сдерживая внезапные рыдания, и медленно опустилась тоже, стала складывать осколки на поднос, то и дело ожидая очередного гневно-отчаянного оклика. Но женщина молчала, перебирая руками кусочки фарфора.
— Вы знали кого-то из жертв Старника? — осторожно спросила я. Ана яростно сверкнула глазами, а я вдруг увидела, что глаза у неё — синие.
«Ничего она мне не скажет», — подумала я — и ошиблась.
— У Ориса нашего дочка со способностями родилась, — вдруг проговорила женщина, волосы — русые вперемешку с седыми прядями — прилипли к потной полной шее и вискам. — Он её берёг очень, гордился, что она такая, особенная. Среди незнатных это редкость, но бывает и такое. Хозяева наши добрые люди, лорд Мортимер про Академию для Аи договорился, когда еще живой был. И клеймить её не стали. Уже четыре года, как старшего хозяина, да хранят боги его душу, на свете не было, но леди возражать не стала, отдали нашу Аю в Коринскую Академию Магии. Два года она там проучилась, должна была заканчивать вот как раз несколько месяцев спустя и возвращаться, сюда, или работу искать где-нибудь в городах… не в Митраке, конечно, но перспективы были хорошие. На долгое и счастливое будущее.
Она замолчала, так пристально разглядывая осколок миски, словно в нём отражалась вся её прошедшая жизнь.
— Что с ней случилось?
— Из Старника не вышел никто. Они, маги эти проклятые, взяли заложников — тех, кто был против, не согласен с ними, тех, кто был послебее. Когда опустили антимагический полог, они стали убивать. Одного за одним. Никто не вышел оттуда. Но такие, как ты…
Она резко встала, отряхнула юбку и фартук и тяжело направилась за метлой.
— Давайте, я… — я подскочила следом.
— Да куда тебе, убогой, — почти беззлобно фыркнула повариха и неожиданно добавила. — Ая — дочь моей сестры. Её уже много лет в живых нет, как дочку я её растила, хорошая была девочка.
Я смотрела, как сухие тёмные прутья метлы мерно скребут по полу.
— Что мне можно сделать?
— Да хоть орехи перебери, доставили тут на днях, а там полно гнилых и мусора, — Ана снова побрела в недра своей кухни и вернулась, волоча огромный холщовый мешок и кастрюлю. Поколебалась и добавила:
— Точно ничего не помнишь? Была же там, видеть могла что-то… кого-то.
— Не помню, — сказала я. — Ничего не помню. Но если бы я только могла найти кого-то из них… поверьте, ни одного бы в живых и целым не оставила. Поверьте.
Повариха неопределённо покачала головой, снова хмыкнула и ушла.
Глава 31.
Я перебрала орехи, потом перебрала крупы, переделала еще множество мелких, не особо обременительных дел, доступных существу с одной рукой. Ана периодически искоса поглядывала на меня, но больше ничего не говорила, за исключением ряда коротких указаний, что делать, но только по делу, без личных претензий. Тот маленький разговор если и не разбил лёд между нами окончательно, основательную трещину в нём всё-таки прорубил, и это ощущалось, словно тёплое дыхание маячивших на горизонте месяцев Соловера.
Несмотря на то, что работа была несложная и вполне посильная, к вечеру я устала и к себе отправилась почти с радостью. Ана давно ушла, а я всё возилась и возилась, навострившись даже вытирать влажную посуду. Правда, зачем её вытирать и неужели она не может высохнуть сама? Но когда я осмелилась задать этот животрепещущий вопрос вслух, повариха посмотрела на меня так, словно я на её глазах кинула в свежесваренный суп свежепойманного таракана.
Но уже сделано и это. Вот и хорошо, сейчас приду и усну — очень поздно. Только бы не думать, не вспоминать, а механически выполнять привычные действия, одно за другим: расплести перетянутые волосы, которые я все-таки ухитрилась научиться завязывать в подобие конского хвоста, снять платье, обувь, умыть лицо, стянуть с кровати плед и лечь, поджав к животу холодные ступни, укрыться крылом. Я вышла, растирая о бедро ноющие пальцы, но, увидев вдруг в коридоре знакомый тёмный силуэт, резко, не успев даже подумать о том, что происходит, свернула в соседний коридор — встреча с лордом Мэграном один на один в полумраке в мои планы явно не входила. С того самого момента, как хозяин вывел меня из его кабинета, мы встречались только несколько раз, мельком, и как правило в присутствии Кристема. Ни о каких разговорах не могло быть и речи, разумеется. Что он вообще делает в такое время на служебной половине замка? Ищет Мари? Вот еще глупости, он же лорд Альтастен, не по рангу за обслугой бегать, тем более за обслугой постельной.
Я замерла, слушая его гулкие шаги, чуть тяжёлое, прерывисто-сосредоточенное дыхание. Лорд, похоже, останавливался у каждого светильника, у каждой картины на стене — зачем? Очень хотелось выглянуть, но я сдерживалась, пока черная тень не мелькнула в дверном проёме — и не удалилась прочь.
Я попыталась вспомнить, как путём в день нашего знакомства Мари вела меня через хозяйскую половину в столовую. А если попробовать пройти им обратно к себе? Тем более, для меня открыты все двери, кругом царит тишина, светильники почти все погасли, но и темнота меня не останавливает. Решаюсь и иду, бесшумно, стараясь не задеть ничего крылом, не издать лишнего звука. Мне просто нужно быстро и незаметно попасть в свою комнату, но в одном из проходных овальных залов неожиданно распахиваются двери, вспыхивает свет, и глубокий бархатный голос леди Далилы произносит:
— Спасибо за приятно проведённое время, Марти. Тёмной ночи, мои дорогие. Крис, пожалуйста, проводи Марти к себе.
Вот ведь незадача. Тот зал, где мы беседовали с леди о моём правильном поведении и перспективах, я благоразумно обошла — так нет же, всё равно умудрилась нарваться. Значит, ночное чаепитие закончилось только сейчас..? Впрочем, куда господам торопиться, захотят — весь день завтра спать будут, у них-то завтрак не по расписанию. Я вижу чёткую тень хозяина и размытую, смазанную — его гостьи. В полумраке коридора она кажется мне жутким бесплотным призраком, притворяющимся человеком, демоном, принявшим обманчиво очаровательный облик, а на деле ожидающим новолуния, дабы разорвать на клочки любое наивное, доверившееся ей существо.
Ты необъективна, Кори! Я слежу, как леди Далила удаляется прочь по коридору, очевидно, в свою спальню, а Кристем и его невеста остаются вдвоём.
Подглядывать и подслушивать за ними мне вовсе не хочется. Не из каких-то этических соображений — просто, наверное, страшно услышать то, что уже сейчас проложит непреодолимую пропасть между мной и моим хозяином. Если есть возможность, я предпочла бы отложить крушение собственного маленького мирка хотя бы на несколько дней вперед. А предчувствие неминуемой катастрофы жжёт между лопаток, как потянутая мышца или защемлённый нерв. И хуже всего то, что во мне, точно проснувшаяся от зимней спячки змея, поднимает голову безумная, не имеющая право на жизнь надежда.
Молодые люди идут молча, леди Мартина чуть впереди, Кристем позади, а я, словно на невидимой привязи, зачем-то ступаю следом, невидимая, неслышная, неощутимая, отчего-то уже не боясь, что меня могут заметить — абсолютно уверенная, что не заметят.
…Кто из вас двоих призрак, Кори?
Нет ничего смущающего, ничего особенного, наводящего на фривольные мысли в том, что юный господин провожает свою официальную, формальную невесту до дверей её гостевой комнаты. В конце концов, он несёт своеобразную ответственность за паутину ходов и выходов замка Альтастен, за темноту, за своих друзей. А на самом деле, ему и сказать-то ей нечего — не могу представить себе, чтобы у нас с ним не нашлось бы темы для разговоров, точнее, у него. Наконец, молчаливая прогулка подходит к концу, и я вхожу в одну из пустых комнат — словно бы неожиданное чутьё говорит мне о том, что никого поблизости нет, кроме этих двоих. Их голоса теперь раздаются — спокойные, приглушенные, и я хочу заткнуть уши, чтобы не различать отдельные слова. Мне нужно только дождаться, когда Кристем пойдет обратно к себе, а слушать совершенно необязательно, совершенно… Вот только уха два, и я вжимаюсь в стену.