— Отдай мне моё, — холодно повторила Кристина, и в первый момент я не поняла, что она имеет в виду — Сартвена или артефакт. Но руку девушка тянула именно к ключу, висящему на моей шее. Да и как я могла бы отдать ей человека, он же не моя собственность.
Меня как молнией ударило. Неужели Макилан расторг тогда помолвку с ней… из-за меня? И показывал ей мой портрет? "Больше, чем нравилась…"
Ну почему я ничего не помню?
Мне не было резона оставлять артефакт Альтастенов у себя, я не имела на это никакого права — лорд Мортимер отдал ключ дочери. И я торопливо, с некоторым облегчением стянула ключ с шеи. Немного замешкалась, снимая ключ Шередара — поскольку цепочка, на которой он висел раньше, была порвана, я, недолго думая, пристроила два амулета на одну. И, наконец, протянула Кристине ключ. Девушка схватила медальон из сердолика, подержала его в ладонях, рассматривая, а потом повернулась к Сартвену.
— Что ты в ней нашёл, Лан? Посмотри на неё, она же жуткая, зверь, тварь, — кровь снова тонкой струйкой полилась у неё изо рта, Кристина вытерла кровь тыльной стороной ладони, недоумённо посмотрев на собственную руку. — Не человек. Птица. Раз птица, значит, пусть летит!
И совершенно неожиданно она вдруг налетела на меня, толкая вперёд, с неожиданной силой. Я взмахнула крылом, рукой, покрытой перьями, с ужасом ощутив спиной высоту — и так и полетела спиной вперёд. Дыхание перехватило, тело забилось в судорогах, желудок подскочил к горлу.
Я не летела — падала, падала, падала… Как в одном из моих снов. И в то же время по-настоящему. Перья пролезали, разрывая кожу. Если бы расстояние было больше… я бы успела. Но падение даже с такой смертельной для однокрылого создания высоты занимало лишь несколько секунд.
Жаль. Будь это сон, я ещё могла бы проснуться.
* * *
/Макилан Сартвен/
Он призвал всю свою силу, пытаясь обхватить её воздухом, почувствовать — и смог удержать, мучительно, до испарины, до темноты в глазах. Удержать где-то на середине падения, ощущая, как его слабеющие воздушные путы лопаются, словно тонкие нити паутины, одна за другой. Если бы на её месте был обычный человек! Но его человеческая стихийная магия отталкивалась от одной из Торико. Если бы она не принимала его, у него вообще бы ничего не вышло…
И не выйдет. Кори слишком далеко, чтобы он мог отчётливо разглядеть ее взгляд, лицо… То, что еще несколькими секундами назад было лицом. Он знал от Ала, что она уже оборачивалась целиком — эта раса осваивает полный оборот не сразу, процесс довольно долгий и непростой — но сам никогда трансформации не видел, и, признаться честно, побаивался собственной возможной реакции. Сейчас же он с замиранием сердца следил за её крошечной фигуркой, едва удерживаемой его воздухом. Пот заливал глаза, кровь стучала в висках от напряжения. Он видел, как слетело с неё платье, плащ, как выгнулось серебристо-голубоватое, сплошь покрытое перьями тело, взвилось вверх одно крыло… а потом второе, точно такое же. Почувствовал, как она буквально разорвала его воздушные канаты, легко и просто, а затем… затем взмахнула крыльями и взлетела, не оборачиваясь, не глядя ни на него, ни на десятый замок. Силуэт огромной птицы уменьшался на фоне закатного кроваво-красного солнца, так быстро, что, очевидно, два крошечных камушка на её шее — алый гранат и сине-голубая бирюза — ему просто привиделись. Чувствуя огромную всепоглощающую пустоту внутри, Макилан отступил от балюстрады, моргая, сжимая влажные дрожащие руки. Перевёл взгляд на Кристину, которую в первый момент отшвырнул — слишком поздно! — от себя, подобно тому как Артевиль отбросил тварь-многоножку. Чего он ожидал? Что она сбежит? Или будет радостно, довольно ухмыляться? Но девушка сидела на каменном полу, уперевшись спиной в стену, бледная до синевы, тяжело, хрипло дыша. Вокруг её ног вертелись мохнатые коротколапые, вытянутые в длину зверьки.
Сартвен поглядел на неё сверху вниз, испытывая огромное желание сбросить девушку вслед за Кори. Но снисходительная, немного брезгливая жалость победила, и он присел на корточки.
Похоже, ей действительно было плохо. Леди Далила упомянула, что дочь больна…
— Чем тебе помочь? Есть лекарства? — он с трудом пересилил себя, обращаясь к бывшей невесте. Кристина подняла на него затуманенные голубые глаза, попыталась улыбнуться посиневшими губами.
— Там… на шее… флакончик с микстурой… дай! Помоги…
Сартвен, мысленно проклиная себя, отыскивает на ощупь верёвочку на шее девушки. Мокрые длинные светлые волосы облепили шею. Неожиданно сильные тонкие пальцы сжимают его ладонь, острые ноготки впиваются в кожу.
— Я ждала тебя… — хрипит Кристина. — Столько лет ждала! А ты! С этой мерзкой клеймённой крылатой тварью… ненавижу!
А в следующий миг пальцы Макилана Сартвена, руку, ладонь, всё его тело обжигает чудовищная, невероятная боль.
Маленький артефакт из сердолика холоден, как кусочек льда, но защищающая его магия крови жжёт больнее, чем огонь Артевиля. Боль всеобъемлющая и в то же время ювелирно тонкая, пробегающая по каждому тонкому сосудику, паутинно-узкому нерву.
— Умри, — шёпот Кристины эхом отдаётся в ушах. — Со мной, не с ней. Вместе…
* * *
Вечность спустя где-то за закрытыми веками вспыхивает сияющий женский силуэт. Мягкие прохладные пальцы касаются его судорожно сжатых рук, аккуратно вытаскивают медальон. Поглаживают — не чувственно, а так, как мог бы касаться ветер или река. И боль уходит.
— Верни мне её, безымянная богиня, — просит Сартвен, язык, губы, нёбо — всё онемело, не слушается его. — Кори…
— Теперь имя и память вернулись ко мне. Меня зовут Саммари, человек. Она сама вернётся. Если захочет. Вы, люди, наши создания, а они… такие, как она — наши дети. Я не вправе её принуждать. Но, если хочешь, я могу освободить тебя от чувств к ней. Это тоже свобода. Тебе будет легче.
Покровительница замка Альтастен — богиня страсти. Это он помнил.
— Не надо, — голос окончательно предаёт Макилана Сартвена. — Пусть останется… так.
Кори жива. И свободна. Это — хорошие новости. И умирать не так уж страшно. Артевиль мёртв. Кори жива. А он… сам во всём виноват.
* * *
Три мохнатых, с бархатной шоколадного цвета шубкой небольших зверька, поскуливая, застыли у неподвижного тела хозяйки. Растерянно обнюхали лицо, колени, отбежали к мужскому телу рядом. Понюхали и его — на этот раз неприязненно, настороженно. Застыли столбиками, услышав, уловив какое-то движение рядом. Стройная женская фигурка с кудряшками апельсинового оттенка склоняется над девушкой, гладит по лицу, закрывая ей глаза.
И исчезает, растворяется в воздухе.
Глава 60.
Одна за одной
Падают звезды в ладонь.
Плачет по небу земля,
Тянет вершины к нему,
Только не тают снега.
Миг, когда падение становится полётом, проходит для меня незаметно. А вскоре всё, кроме ветра в лицо, кажется неважным, малозначительным… прошлым, чуждым. Как и неоспоримый факт того, что человеческого лица у меня больше нет.
Новые зоркие глаза после мгновения абсолютной обжигающей слепоты глядят на мир совершенно иначе — мир будто открывается со всех сторон сразу. Затухающий акварельный закат остаётся слева — крылья несут меня на север. Туда, где горы. Туда, где был когда-то мой дом.
Чувства пропадают — в этом лёгком, полом теле для них не находится места. Зато воспоминания падают, словно засохшие листья с осеннего дерева — невесомые, безжизненные, отрывочные. Совершенно уже ненужные, мёртвые картинки из прошлого.
…Мне лет восемь или девять. Я вижу своих родных — отца, высокого, темноволосого, строгого, но ласкового, мать — тоже с тёмными волосами, шаловливо-улыбчивую, быструю, как ветер. Старших сестру и брата. Своих друзей из рода Гэнри — девочку помладше и мальчика-ровесника. У них такие светлые волосы и глаза, словно горный талый ручей. Непривычно… влекуще.
Я знаю, что мальчик из рода Гэнри по имени Орнис будет моим избранником лет через десять. Но пока что мы просто друзья и совсем ещё дети. Бегаем по горам — босые, как и все, не чувствуя холода. Смотрим на старших — тех, кто уже обрёл свои крылья и объял ими небо. Серебристые крылья Торико и рыжевато-бурое оперение Гэнри. Завидуем и мечтаем скорее стать взрослыми.