Откуда оно здесь? Кто-то его потерял или выбросил…
Чье оно? Большое. Добрый был человек, потерявший его.
Он, наверное, тоскует. Он, должно быть, горюет.
Я оглядывается. Я пытается понять, кому принадлежит это сердце. Но ливень застилает все кругом. Я уже давно вымок, промок насквозь. Дождь не дает увидеть.
Несмотря на страх и сомнения, Я начинает подходить к людям. Но тем нет до него дела. Они бегут, они спешат, летят куда-то – словно лишь бы только прочь отсюда. Гонимые ветром, из дождя появляющиеся и в дождь уходящие. Ни мистер Пальто, ни миссис Платье не теряли сердце. Я так и не обнаруживает ни шрамов, ни уродливых глубоких дыр.
Простите, мистер в Пальто, это не вы потеряли?
Я спрашиваю у проходящих мимо людей.
Девочка милая – не твое ли это сердце?
Но никто не узнае́т – все торопятся домой.
Я не знаю, что мне делать со своей находкой.
Я ищу хозяина куска бархата, но не нахожу.
Я мокну под дождем, и краска стекает по моему лицу.
Эй, старая женщина, ты ничего не теряла?
И повар, и горшечник, и столяр, и портной.
И робкий студент, и дети в коляске, и красивая няня.
Кто же из вас? Кто потерял?
Я просто верну. Мне не нужно награды.
Я уже словно сам состоит из дождя. Становится и вовсе не отличим от всех этих серых людей. У Я нет зонта. Я промочил ноги. Промочил сердце. Где-то в душе хлюпает. Находка почему-то стала невероятно важной – самой важной вещью за всю жизнь Я. А найти ее хозяина почему-то стало не просто существенным, а необходимым. Я вдруг понимает, что хозяин сердца умирает без него – медленно и очень мучительно, обманывая окружающих, что все, мол, хорошо и прекрасно: «Вы только поглядите, какой прелестный дождь за окном!», «Да нет, все просто замечательно! А когда подадут чай?».
Я так и не смог найти хозяина сердца. Его будто и не существует. А быть может, и сердце только мерещится? Я обошел всю аллею, но так и не нашел хозяина сердца.
Сердце. Бархатное. Алое. Сердце.
Оно все в грязи, я протер его рукавом.
Оно больное и раненое, если приглядеться.
Но чтобы увидеть это, нужно иметь хорошее зрение.
Хорошее зрение, не присущее бытовым слепцам.
Я отчаялся, устал. Я упал коленями в грязь. И найденное сердце к груди прижал. И Я стало печально и горько. Как, должно быть, горюет тот, кто его потерял. И продолжает лгать: «Бледность? Отнюдь… Это все из-за дождя» и «В сон что-то клонит, пойду прилягу». Но он не может заснуть, не может лечь, потому что уже никогда больше не проснется. Да и пачкать вытекающей из дыры в груди кровью простыни он не хочет.
Я сидит в луже. Я глуп и потерян. Я подавлен и убит. Дождь прибивает ссутуленное тело Я к земле все ниже и ниже. Кто-то из прохожих задевает Я ногой, и Я падает в грязь. Поднимается, глядит вслед толкнувшему его человеку, но все они одинаковы, эти снующие туда-сюда люди. Одинаковые заботы отпечатались на их лицах, идентичные мысли в угасших глазах, схожие мотивы толкают их вперед и вдаль – сквозь дождь. Они все одина…
И тут я увидел Ее. Она отдалялась в дожде.
На ней было тонкое синее платьице,
А волосы ее были прекрасны, хоть и мокры.
Она уходила все дальше, а силуэт ее походил на струю ливня.
И я вдруг понял! Я все сразу понял!
Это сердце принадлежит ей!
Прекрасной уходящей девушке!
Как она не замечает, что потеряла его?!
И тогда Я побежал…
Грохочет гром.
Блестит молния. Она отвешивает пощечину другой молнии.
А Я, будто подстегнутый ими, как хлыстами, бежит по лужам – уже поздно бояться промочить ноги. Я наталкивается на людей. Толпа выросла, словно к станции неподалеку подошел вагон трамвая, выпустив всех пассажиров под дождь. Каждый в толпе стал еще менее различим, но вместе они обрели плотность. И волю. Они словно нарочно не пускают Я. Или это просто так кажется?.. Они по-прежнему спешат вернуться к себе домой, сбежать от дождя, высохнуть и, быть может, умереть. Что им за дело до какого-то незнакомца в колпаке.