Так! Гагарин сказал поехали!
С посторонней сумки, стоящей на чьем-то чемодане, стащил бейсболку, какие носят задом наперед дети и некоторые лысые правильно. Тут же, отойдя, надел козырьком правильно.
Отступил к началу перрона. А! Мимо ехала кара, нагруженная чемоданами. Сверху красовался дорогой металлический объект с ручкой и двумя кодовыми замками. Пошарим глазами вокруг. Вот они! Хозяин, пожилой лет пятидесяти, идет около водителя кары, озабоченно воркуя по-американски с такой же старинной подругой. Стараются иметь в поле зрения этого водителя кары. Понимают, что тут воры. Первое место в этой части света по воровству. Идем рядом, так чтобы грузчик на каре нас видел. Выкрикнем несколько фраз по-американски, но в сторону карщика, чтобы эти не подумали, что разговариваю с ними. Так: Лефт, лефт ёр сайд! Плиз. А карщик бы подумал, что это я американам кричу, свой своякам. Так и подумал. А как же, мы с ними вместе. Туге-даррр.
Остановились около проводницы. Вытащили билеты. Водитель кары начал снимать чемоданы, первым тот, алюминиевый. Помогаем ему с недовольным лицом. Американы стоят как положено, считают места. Все.
— Пятое купе, пожалуйста, плис! — С приятностью сказала проводница, блондинка. Близко около нее стоим, близко. С чемоданом в руке. Другая рука гибкие пальцы, нежно и аккуратно, в невесомости, пробирается.
Ее ключ, отмычка от всех дверных пробоев, у нас, опускаем в карман.
— Йес, мэм, — произнесем. — Лет ми гоу. (Карщику). Сколько они вам должны?
— Сколь договорились. Семь мест. Чумай-данов три. Сумки четыре.
Татарва.
Переведем американцам какую-то несусветную сумму. Пусть подумают.
— Уау! — Поразившись, дядя начал рыскать по карманам в поисках дополнительных русских денег (нужная сумма у него уже была наготове в потном кулаке), замешкался, а мы с железным чемоданом идем вперед.
Они сейчас должны подхватить остальной багаж, там всего много, время имеется.
Миновали этот вагон, проникаем в следующий. Отмычка и там подошла, мы в купе соседнего проводника. Быстро вскрыли чемодан, взрезали ножом буквально строго, как консервную банку. Вынули из чемодана видеокамеру, очки в футляре, запасные, так, какую-то барсетку с духами и бутылочками, называется (подумал, вспомнил) мессерер, банку полкило черной икры, бутылку очень хорошей финской водки, подумали и сунули в карман чистые носки и, что скрывать, запечатанную пачку трусов. Закинули вскрытый чумайдан на верхнюю полку и завалили матрасом. Пошарили, нашли полотенце. Полотенце на плечо, мужчина сейчас выйдет в туалет, прихватив самое дорогое и необходимое типа… а, вспомнил, несессер. Вышел, заботливо заперевши дверь.
Далее Номер Один, держа в руках свои богатства (видеокамера под полотенцем на плече), пошел вперед. Кепку провалил в щель, когда переходил из тамбура в тамбур.
Одно купе в следующем вагоне было пустое, но вещи уже лежали на второй полке. Выглянул в коридор. В конце, в тамбуре, у выхода, какая-то стая довесков прощалась, видимо, с провожающими, галдя в сторону перрона и то и дела лопаясь от хохота. Коллективная, б, от школы поездка. Это их купе пустое.
Номер Один подхватил с полки небогатого вида, но полный рюкзак, вытряхнул какие-то шмотки, положил туда все свое, икру-камеру-водку-трусы-носки, плюс со стола два объемистых теплых пакета видно что со жратвой, с гвоздя прибрал чью-то висящую на крючке черную куртку под кожу, набросил ее, возложил американские очки на нос (все расплылось как от вазелина) и в таком виде попер мимо довесков (они и не оглянулись, смеясь, расступились и все), добрался до вагона СВ, открыл купе для проводников и лег на верхнюю полку. В этом купе проводники обычно провозят левых пассажиров.
Проводница явилась, когда поезд уже тронулся, а как же, открыла своим ключом дверь.
— Из главного по организованной, — подняв голову, сказал Номер Один. Тронул верхний карман.
— И что? — невнимательно реагировала проводница. Нижняя губа ее обвисла. Баба явно испугалась, инстинктивно испугалась, опытная женщина. Лежит убийца.
— Иди на х., — отвечал он.
— Для тебя, мой хороший, постараемся. Радость сделать? — приветливо ухмыльнувшись, ответила эта жуткая баба.
— Потом. (А что это такое?). Отведи меня… (поискал слово) на шконку.
— Пошли, мой хороший.
Повела его и открыла перед ним купе, где сидела чернобровая загорелая блондинка в самом соку, гладкая, как бы только что с моря, в зеленой кожаной куртке. Завозилась и накинула на нос темные (почему?) очки.
Постояв, проводница смылась.
Номер Один негромко сказал, предвкушая:
— Из главного по организованной. Попрошу предъявить паспорта.
Блондинка живо оглянулась на дверь. Грохотал поезд.
Пожав крутыми плечами, блондинка полезла в свой красный сапог и достала из-за голенища паспорт.
— Тэ-аак, — возвращая паспорт, сказал Номер Один. — Кравченко Зинаида Михайловна, ну что будем с вами делать, Кравченко, что?
Машинально поддернул ширинку.
Ночной поезд набрал скорость. На столе дребезжали бутылки с водой и два казенных стакана.
— Дверь запрем, — предложил он.
Девушка пожала плечами. Она немного как бы вылиняла.
Запер купе, посидел, с удовольствием вперившись в блондинку. Она слегка повела головой туда-сюда, как будто ей был тесен воротник, и стала упорно смотреть в окно.
Дальше Номер Один не знал, что предпринять. Надо было действовать как в кино. Быстро.
Но тут в животе резко буркнуло, покатилась волна голода. Не ел ничего со вчерашнего дня?
Номер один, спеша, полез в чужой рюкзак, покопался, вынул сначала бутылку финской водки, потом целлофановый пакет с жареной курой, ого! Затем небольшую пачку салфеток (чья-то мать собирала), бутылку с какой-то красной мутной водой, нарезанный белый хлеб и сказал девушке:
— Хочешь подавиться?
Она значительно произнесла:
— Спасибо, молодой человек, я сыта (мы-ладой нараспев, южные кровя).
— Ух ты, какие мы, — заметил Номер Один. Блондинка мельком посмотрела на него и как бы выпрямилась.
— Очки сними, — потребовал Номер Один властно (а руками раздирал куру).
Она сволокла очки. Так она была ничего, такая крепкая баба, белокурая (или парик), загорелая, слегка подкрашенная, очень черные брови и (внимание) оказались под очками ярко-синие очи.
— Какие у вас глаза, однако, — отметил он. — Синие как море.
Помолчали.
— Никогда не видел ни у кого таких глаз. Васильки!
— Та тю, та эта линзы, — (упирая на букву «а», объяснила блондинка).
— Я тебе налью водочки? Наша водочка, ваши стаканчики.
— А налей.
Уже спокойная стала баба. Розлил водку.
Номер Один быстро выпил, налил еще, выпил.
— Пожрешь со мной?
— Та не, не буду. Я уже покушала (пыкушала).
Внезапно она попросила его выйти:
— Переоденусь.
— Как хошь.
Вышел, поваландался некоторое время в сортире, вернулся.
Она полулежала в каком-то блестящем халате, накрывшись до пояса одеялом с простыней.
Быстро выпил еще, тут же слопал тощие полкурицы, чавкая и вытирая руки о казенный пододеяльник, потом ножом вскрыл банку черной икры и съел полкило с помощью хлеба, а затем, когда хлеб закончился, с помощью пальцев. Стал рыгать. Дальше нашел там же в рюкзаке теплый пакет с пирожками. Заготовили как на маланьину свадьбу. Пирожок один просквозил, но дальше все.
— Выпей, ты чо, — потребовал он и протянул ей стакан.
Она отпила глоточек, вытерлась его салфеткой. Аккуратная. Посмотрим, какая ты.
Поикал, отхлебнул оранжевой бурды. Компот? Сладкость какая. Фу.