— А я не слышала. Говорю, я не слышала. Я дома была. Я спала, может быть. Никуда не уходила я!
Мужчина же дважды ответил, скучно и жутко:
— Я тебя накажу.
Клиент!
— Что мы же… лаем? — выдвинувшись от вешалок, произнес любезным, хотя и скучающим тоном, Номер Один. Так. С этим заиканием надо кончать.
— Костюм желательно, — сказал мужчина среднего возраста, очень опасный на вид.
Номер Один поднес ему пиджак синий, подвел к зеркалу, а его пиджак с любезностью принял на вешалку и держал в руках.
— Или хотите серый?
— Да, как у вас, но сильно подороже, — сдержанно, со внезапно прорвавшимся чувством превосходства молвил покупатель.
— Си-час.
Прошла халда-продавщица и увидела картину: дядя меряет, а рядом с ним шестерка и баба. Баба отвернулась и плачет. Пусть. Шестерка уже в новом пиджаке. Дяде немного жмет подмышками. Развел локти, проверил. Вякнула неприветливо:
— У нас такие только пятидесятые, пятьдесят вторые есть, но четвертый рост. Вам не подойдет.
То есть оскорбила вдвойне: намекнула и что толстый, и что короткий.
— Спасибо, девушка, — ответил клиент. — Справимся сами с этим вопросом.
— Ты чо выступаешь, — удивился, в свою очередь Номер Один.
Обиделась и немного испугалась. Пожав плечами, удалилась.
Номер Один повел клиента к тому месту, где только что взял свой красавец серый пиджак, и протянул ему такую же вещь со словами:
— Размер пятьдесят второй, пожалуйста.
— Откуда вы знаете мой размер?
— Мы это обязаны, — отвечал Номер Один с профессиональной легкой улыбкой. — И знаем, что в бедрах вы поуже, а в талии поширше (специально сказал «поширше», для убедительности). То есть пиджак надо немного переделать.
— Так, да? И можете?
— Мы оказываем услуги, — запел Номер Один, — вы подбираете по длине, а мы запошиваем. Так что меряйте брюки от любого другого костюма с запасом.
Дядя просто расцвел.
— Я вам подберу пока, примерочная вон там.
Тем временем баба, вытерев сопли и слезы (рукой перекрестила нос в обе стороны, как грузчик!), вдруг решительно пошла вон, помахивая сумочкой — молодая кобылка, высокая, стройная, беленькая, в красном костюме.
Дядя растерялся. Метнулся было за телкой, но был ведь в казенном пиджаке (два других, собственный и синий, висели на на вешалках в руке у продавца).
— Я вам советую, — понизив голос, сказал Номер Один, — идите в примерочную.
Это были слова человека с рекламы, опытного в сердечных проблемах. Дядя шумно вздохнул, передернул плечами и последовал в примерочную, а Номер Один сообщил ему, отодвинув край шелковой занавески:
— Вот вешаю вам оба пиджака, ваш и новый, пока наденьте пятьдесят второй и готовьтесь мерять брюки, я их принесу вам на номер больше. Этот же цвет или два разных?
— Давайте разные, — ответил солидно клиент. — Я только из Италии. Прочесал, понимаешь, все, но не мог подобрать буквально за всю страну ни разу…
Намекает, «вы меня не знаете, но вы меня узнаете».
Италия ваш дом, коза востра, ударение на первом слоге.
Задвинул клиента портьерой.
Постоял. Проследил в щелку, как клиент надел новый пиджак, покрасовался, после чего снял ботинки и начал стаскивать брюки… Встал в носках, поворачиваясь так и сяк. Смотрел на себя в зеркало. Ножки сизые, худые. Плавки раздутые. Имеется аденомка. Брюхо здоровенное.
Номер Один ушел к вешалкам, снял с себя серый пиджачок, взял свой на локоть и быстро, как бы вглядываясь и ища, помчался по следам прекрасной телки. Продавщицы, наблюдавшие всю сцену с жутким интересом, переглянулись. Помощник бежит за женой! Или она ему не жена? Чуть его не спросили! Как-то даже сунулись следом.
Вышел на улицу мимо довольно пристально глядящего охранника. Чует, мразь.
А что? Как мы пришли, в том же виде и уходим, прикрыв пиджаком раздутый правый карман.
Поймал машину, громко сказал: «На Московский вокзал».
Проехал вдоль следующего фирменного магазина, запомнил, велел повернуть за угол и тут остановил водителя, расплатился с ним. Взял сдачу. Быстро побежал в магазин.
Там купил себе хорошие серо-синие брюки, темносинюю в черную полоску рубашечку с коротким рукавом, хотел приобрести широкий клетчатый пиджак или что-то солидное из черной кожи, но окоротил себя (Валера, Ящик, стоп), купил все-таки темносерую неброскую куртку, этажом выше взял могучие, многоэтажные серые кроссовки, затем черные очки и черную кепку-бейсболку, довольно дорогую. Анюте купил теплый тонкий яркокрасный халатик (цвет как у той кобылы), белье беленькое дорогое и сумочку (не кожаную), Алешке тоже ярко-красный комбинезон спать на балконе, потом ему же недешевую машинку. Все с большим внутренним сопротивлением, увы. Старый пиджак положил в урну, предварительно вынув из него расческу и камень. Махнул рукой, сел в тут же остановившуюся машину и поехал в аэропорт. Оттуда позвонил домой.
— Але, Анюта? Как дела? Я денег достал! Хватит на все, и на выкуп Куха! Мне не звонили?
— А, это ты?
— Ну я это, я! Что, не узнаешь родного мужа?
— Слушай, — после паузы низким голосом сказала Анюта. — Тут много новостей.
— Да? Каких это? Ну говори, говори!
Сейчас скажет, что лекарство помогло.
— …Вашего директора убили.
По интонации понятно: довольна.
— А, — отозвался Номер Один. — Ну я это предчувствовал. Бандит он был. Квартира в порядке, стало быть. Так что остался один должок, деньги есть на выкуп, мне надо лететь на север, за Юрой.
— Юра? Юра… — сказала жена загадочно, — ты уже не успел.
— Что такое? (Сердце замерло).
— Ты ничего никому не должен, Юра же уже приехал! Его отпустили.
— Как, когда?
— Сегодня он вернулся домой к маме! Она уже три раза звонила, ищет тебя и плачет.
— Я сейчас перезвоню. Погоди, Мумичка. Алешке привет. Сама-то как?
И тут она:
— А у меня не пугайся, все лицо синее. Но жива. У Алешки, приедешь, большой прогресс. Лекарство достала — чудо.
И положила трубку.
Господи.
Набрал номер квартиры Куха.
— Здравствуйте, это Галина Петровна?
Приглушенный голос скорбно ответил:
— Слушаю.
— Как у вас там? Как состояние?
— Вы кто?
— Вы меня не узнали, что ли, Галина Петровна. Это я! Иван!
— А. (Помолчала). Это вы все-таки. Я вас искала. Юра вернулся. (Приглушенно) Он не-но-рмален. Он пошел во двор и там на детской площадке спустил брюки и сделал ка-ка, понимаете?
— Что?!
— Да! Кучу навалил. Вернулся в квартиру, расселся на полу в кухне как йог и ел сырую картошку. Немытую!!! Луковку почистил и съел. Сырое мясо я вынула оттаивать на радостях, сел и настрогал ножиком и съел! Тут пришли родительницы которые гуляют в песочнице с детьми, ко мне с претензиями, что они борются с собаками, которые гадят в песок под лозунгом наши собаки чище ваших детей, а тут вон какое безобразие и хулиганство. Я его спросила, он ли это, а он кивает и улыбается. Это что?! Я потребовала у всех на глазах, чтобы он за собой убрал. Дала ему старый испорченный совок для мусора, уголок отломан, сам же Юра и наступил год назад. Новый совок мы так и не приобрели! Я его попросила, он с этими родительницами, две бабушки, пошел убирать (краткое рыдание). Это все влияние вас! Вас, идиот! С вашими дикими взглядами. Он опростился как Лев Толстой! Он сказал — будущее за нами. Кого он имел в виду? Это секта? А вы знаете, что сектанты продают свои квартиры родителей?! Вы это знаете? Чтобы не пачкать руки собственностью! Вы главарь секты? Уймитесь, кретин! Зачем вам Юра, чистый, незапачканный человек? Он специализировался по Египту! Он бы дождался Египта! Его бы послали в долину королей! Как он и мечтал! К Уилксу! Он бы достал грант! А что теперь? Кой его леший понес в тайгу? Это вас воздействие, вас! Вы если сам оттуда ссыльный, то… (тут она длинно, демонстративно замолчала, всхлипывая). Он сказал мне, что он самый лучший народ в мире и умрет, но отомстит. Что за бредни? Какой он народ? Говорит, мы все поэты. Ну это он хватанул через край. Он вообще в жизни один стих написал в пятом классе на восьмое марта, дорогая любимая мама всем дурным ты поступкам яма! Поняли? Еще он сказанул такое, что, видите ли, мы, кто-то какие-то мы, свободно уходим и возвращаемся в какие-то нижние льды. Это что, вы религия?