«Привет, привет. Как тебя зовут?» — послышался вопрос Берилл.
«Меня зовут Шайана, Берилл, и я здесь для того, чтобы потрясти ваш мир».
«Правильно! Вперед, девочка. Ты выглядишь роскошно».
«Спасибо, Берилл», — ответила Шайана.
— Это неправда, — вмешался Кельвин. — Я никогда не видел столько косметики, выглядит как маска. Некоторые девушки — сами себе враги.
— Тише, — сказала Эмма.
«Я очень нервничаю», — говорила Шайана.
«Не стоит, детка, — проворковала Берилл. — Здесь все твои друзья, и ты выглядишь классно».
«Прежде чем мы начнем, Шайана, — вмешался Кельвин, — расскажи нам немного о том, насколько сильно ты хочешь победить».
«Кельвин, я очень сильно хочу этого».
«Все очень сильно хотят этого, Шайана. А очень сильно — это как?»
«Ну, — ответила Шайана, помолчав немного и подумав, — я думаю, Кельвин, что готова умереть за это. Я думаю, что, если бы я могла заключить сделку с Богом, чтобы все мои мечты сбылись и все бы поверили в меня так, как верю я, и не смеялись бы надо мной больше, если бы все сказали: „Да, Шайана, у тебя действительно есть талант, твой собственный талант, и ты хорошо поешь“, — я была бы готова умереть после этого».
«Ух ты, — сказал Кельвин, и, хотя он был за кадром, все зрители, которые хоть один раз видели шоу „Номер один“, поняли, что он только что кивнул с изумленно-насмешливым видом, словно поражаясь напряженности людей, которые якобы так случайно появлялись перед ним. — Ты действительно хочешь этого, верно?»
«Я же сказала, Кельвин. Я хочу этого так сильно, что могла бы умереть».
Эмма нажала на паузу.
— Или убить. Это оборотная сторона медали. Эта девушка меня пугает.
— Ой, Эмма, да хватит тебе. Единственный человек, кому она сможет причинить вред, — это она сама. Она первоклассная, двадцатичетырехкаратная жертва. Это любому понятно.
— Ну да, всякое бывает. Кто знает, может, когда-нибудь, размышляя о том, что она хотела умереть, потому что так никому ничего и не доказала, она может внезапно подумать: «Постойте, зачем это мне умирать? Как насчет того мерзавца, который вышвырнул меня из шоу?»
Кельвин засмеялся:
— Эмма, ты что, на ее стороне? Ты что, хочешь, чтобы я сделал ее победительницей? Я думал, ты желала победы принцу Уэльскому?
Эмма пожала плечами:
— Не знаю. Не знаю, что для нее будет лучше. Ты можешь ее отсеять или оставить, так и так жребий брошен. С ней нужно быть осторожнее.
Апартаменты были освещены только стоящей в дальнем углу напольной лампой с красным абажуром, которая отбрасывала приглушенный свет, казавшийся раньше романтическим, но теперь вдруг ставший довольно мрачным.
Эмма снова нажала на воспроизведение.
«Отлично, Шайана, — услышали они голос Кельвина, — что ты хочешь спеть для нас?»
«Я бы хотела спеть „The Wind Beneath My Wings“ Бэтт Мидлер», — ответила Шайана.
После этого впервые послышался голос Родни:
«Хороший выбор. Это отличная песня, а Бэтт — хорошая певица. Молодец, это очень хороший выбор».
Шайана сделала глубокий вдох и начала петь. Если бы судьи оценивали только боль и эмоции, она, несомненно, уже победила бы. По сравнению с выступлением Шайаны слезливая, болезненная, агрессивная интерпретация «Stand By Me» группы «Парень» выглядела поверхностной и неубедительной. Эта женщина верила, что каждое слово текста — новая возможность снова пережить боль и отверженность. Ее маленькие груди вздымались, костяшки пальцев побелели, подбородок поднимался все выше, словно (следуя совету Челси) она хотела быть абсолютно уверенной, что Господь слушает ее. Шайана, очевидно, была из тех, кто рассматривает свой голос как кувалду, роль которой заключается в том, чтобы вбивать ноты удар за ударом, пока аудитория не будет задавлена эмоциями. Как и очень многие конкурсанты до нее, она наблюдала за великими певцами, слушала их и пришла к выводу, что успех кроется в том, чтобы попытаться подражать своим героям во всем сразу и на протяжении всей песни.
Однако в тон она попадала.
Когда выступление закончилось, Эмма снова нажала на паузу.
— Не так уж и плохо, верно? Если ей немного помочь успокоиться, она сможет неплохо петь.
— Да, но это многие могут, — сказал Кельвин. — И к тому же, как тебе известно, дело…
— Не в пении, — закончила Эмма его мысль. — Это мне известно, и самое замечательное в том, чтобы не работать на тебя, — отсутствие необходимости слушать, как ты повторяешь эти слова каждые пять минут.