Из многочисленных «историй», показанных в первых выпусках шоу, больше всех, возможно, пострадала Миллисент, потому что она была «ручейком» и появлялась в трех разных эпизодах: на первом прослушивании, в «поп-школе», а затем во время тура «все ко мне домой». Каждую неделю она переживала невероятное унижение, наблюдая, как из нее делали безнадежную, бездарную дуру, которая эгоистично тянет на дно невинного Грэма. Взгляды, гримасы и слезы, вмонтированные в паузы между замечаниями судей, выставляли ее помешанной на себе желчной особой, которая воспользовалась доверием и терпением Грэма. Всем было понятно, что ей следовало сразу уйти добровольно, а не пользоваться вынужденной добротой судей.
Прохожие на улице начали кричать ей в лицо всякие гадости.
— Может, уже свалишь и позволишь Грэму идти дальше? — говорили они, не понимая, что эпизоды были записаны несколько недель назад, и Миллисент уже давно покинула программу.
— Не волнуйтесь, на следующей неделе я уйду, — слабым голосом отвечала она.
— Давно пора! — кричали ей в ответ. — Ты не даешь прорваться вперед этому слепому бедолаге.
Такое унижение усугублялось тем фактом, что к этому времени Миллисент окончательно влюбилась в Грэма, чью жизнь, по мнению общественности, она рушила, и не могла даже поговорить с ним. Грэм, как и остальные финалисты, полностью погрузился в жизнь шоу «Номер один» и жил в общежитии в Лондоне, репетируя первое выступление в прямом эфире.
Выходец из народа
Одним из тех, у кого была причина радоваться первым выпускам, был принц Уэльский. Сперва посрамленный, он за удивительно короткое время начал расти в глазах зрителей. Его дружба с пареньком Троем и бескорыстное стремление научить его читать определенно сыграли ему на руку, и такое развитие событий удивило больше всех само королевское высочество.
— Знаете, я понятия не имел, что всерьез учил этого мальчика читать, — озадаченно говорил он Кельвину.
— Неужели, сэр? — ответил Кельвин с намеком на удивление в голосе.
— Да. Правда. Однако, когда я смотрел кадры по телевизору, все определенно выглядело так, словно я учил его читать. Представляете, несколько выдающихся преподавателей даже написали мне и поздравили с удачным освещением проблемы безграмотности среди городских мальчишек.
— Ну разве это не здорово?
— Хм-м. Да. Вот только, вынужден повторить, я понятия не имел, что всерьез учил этого мальчика читать. На самом деле, я думаю, это неправда.
— А по-моему, ваш вклад скорее заключается в общей атмосфере, — ответил Кельвин. — Ваше присутствие — уже само по себе огромная поддержка для мальчика.
— Хм-м, — с сомнением пробормотал принц. — Должен сказать, после монтажа ситуация определенно выглядит так, словно я серьезно учил его читать.
— Правда?
— Да, правда. Постоянно повторяющиеся кадры, где мы с этим пареньком размышляем над «Гарри Поттером».
— Мне показалось, это выглядело очень мило. Трогательно.
— Знаете, мы его только один раз почитали.
— Правда?
— Но я заметил, что один и тот же кадр появился в двух разных программах.
— Не тот же кадр, сэр. Разные углы.
— А потом, эта молодая дама, Кили, твердила о том тоже.
— Она твердила?
— Ну, на прошлой неделе она прямо заявила, что я помогал Трою с чтением.
— Ну да, вы ведь ему помогали, сэр. Я точно это помню.
— Одно слово, мистер Симмс. «Квиддич».
— Но, сэр, ведь все дело в примере и вдохновении. Разве не этим должен заниматься ваш траст? Не нужно кормить этих детей с ложечки. Единственное, что можно делать, — это подавать им пример.
Несмотря на сладкие речи Кельвина, принц по-прежнему сомневался.
— Мистер Симмс, вы ведь не мошенничаете, верно? Я хочу сказать, если я буду продвигаться в конкурсе, то только благодаря моим достоинствам. Если я не могу выиграть, тряся окороками и оттягиваясь по полной, то я совершенно точно не хочу выиграть благодаря манипуляциям и обману.