— Молодец! Я всегда знал, что у девчонки есть наглость. И ты собираешься подыграть ей?
— Да, я собираюсь жениться на ней.
— Ух ты. Она серьезно тебя прижала, да?
— Ну, знаешь, правда заключается в том, что я вроде как действительно влюбился в нее…
— Ты влюбился в Иону?
— Да. Знаешь, она так хорошо выступала на шоу, и еще эти наши размолвки в прямом эфире каждую неделю, это так похоже на заигрывания, и к тому же она ведь просто красавица.
— Тебе виднее.
— Да, мне виднее. Я начинаю думать, что был дураком, когда позволил ей уйти. Так что я собираюсь сделать поворот на сто восемьдесят градусов. Она думает, что я ненавижу ее, но, как только шоу закончится и мы поженимся, я покажу ей, что я такое на самом деле.
— Ну а если она не даст тебе возможности?
— Ну, если она хочет денег, то ей придется играть по правилам. Ни один суд по бракоразводным делам не лишит меня денег за фиктивный брак, поэтому ей придется вести себя как положено…
— Ах ты негодник, ты хочешь заключить брак.
— Ну да, но я имел в виду вести себя как положено во всех отношениях. Нам придется вместе жить в одном доме, и я думаю, когда она поймет, каково быть миссис Родни Рут, ей это понравится. Мы будем горячей парочкой. Она теперь финалистка шоу «Номер один», а не неудачница. Я большой человек в индустрии…
Кельвин в ответ на это расхохотался.
— В чем дело? — спросил Родни, тоже засмеявшись шутке, которой не понял.
— Это поразительно, — сказал Кельвин. — Ты так предсказуем. Она снова знаменита, и о ней пишут в газетах, поэтому она снова понравилась тебе. Это так нелепо.
— Нет! — воскликнул Родни. — Я просто вдруг…
— Родни, посмотри правде в глаза, ты влюблен в славу, которая объединяет вас. Ты вдвойне знаменит, когда твое имя связано с ее именем.
— Кельвин, я правда ее люблю.
— Я уверен, что ты в это веришь, друг, но на самом деле ты любишь себя. Ну, в любом случае удачи тебе, мне всегда нравились свадьбы, и ты прав, предложение руки и сердца в прямом эфире — это отличный сюжет. Так что давай, валяй. А когда ее звезда погаснет и о вас перестанут писать в прессе, ты вдруг поймешь, как и в прошлый раз, что вовсе ее не любишь, и сможешь объявить о своем разводе в начале следующего сезона. Возможно, мы даже попросим Иону спеть «Р-А-З-В-О-Д».
Кельвин повернулся и пошел обратно к Эмме.
— И еще одно, Кельвин! — крикнул ему вслед Родни. — Ты будешь моим свидетелем?
Кельвин только улыбнулся, и через несколько секунд режиссер начал кричать, что всем пора занимать свои места.
Финал начинался через минуту.
В зале присутствовали все отсеянные финалисты, собранные здесь для того, чтоб вкусить последний глоток известности. Кили представляла их одного за другим: Латиффа, Сьюки, группа «Парень», Стэнли, Незабудка, «Четверка-Х», Табита, Трой и Грэм. Трою аплодировали, а Грэма зашикали. Унижение Миллисент вошло в программу «Ньюс оф зе уолд», и толпа изменила свое к ней отношение.
Кельвин был в восторге.
— Власть нашего шоу просто безгранична! — кричал он Эмме сквозь шум. — Только шоу «Номер один» могло заставить толпу зашикать слепого парня.
— Пожалуйста, Кельвин, не нужно! — крикнула в ответ Эмма. — Ты мне только начал нравиться.
Эмма, опьяненная накалом страстей, снова наслаждалась вечером и даже стала находить неслыханную уверенность и небрежный цинизм Кельвина привлекательными.
Затем она увидела Шайану.
Та, как и раньше, неподвижно стояла среди толпы фанатов, которых пропустили к самой сцене, чтобы придать финалу вид живой рок-тусовки.
— Кельвин, она снова здесь, — почти взвизгнула Эмма.
Кельвин обернулся.
— Не смотри! Не смотри! Она увидит, что мы смотрим! — настаивала Эмма.
— Эм, успокойся, — сказал Кельвин. — Я говорил тебе, что эти люди меня не волнуют. И никогда не волновали. Должно быть, она хитростью добыла билет, только и всего. Они все хитрые, эти ненормальные фанаты.
— Она не фанатка, она бывшая участница, и она сказала, что вы еще встретитесь.
— И благодаря тебе, дорогая, мы встретились. В противном случае я бы ее ни за что не заметил.
— Ну да, но возможно, это как с Джоном Ленноном. Может быть, я только что спасла тебе жизнь.
На секунду на лице Кельвина промелькнула тень озабоченности, но он почти сразу же взял себя в руки.
— Эмма, ради всего святого, можно поменьше загоняться по этому поводу? — сказал он.
— А что, если у нее пистолет?
— В наши дни на входе всех обыскивают. У нее нет пистолета.
— Ты говорил, что она не попадет внутрь, но она здесь.