— Мамочки его любят, что тебе еще сказать? — объяснил Кельвин. — У тебя были детки, а у него мамочки. Мамочки более верные, чем детки, такова жизнь.
Кельвин посмотрел на часы. Не нужно было говорить с ним. Не нужно было вообще давать этому парню свой номер, но в первый раз все кажется таким особенным. Они все ощущали себя командой, и судьи, и конкурсанты. Даже Кельвин немного увлекся. На секунду даже он поверил, что создает что-то настоящее.
— Слушай, Кристиан, мне пора. Да, мы еще поговорим… Не знаю когда, но поговорим. — Кельвин нажал красную кнопку и положил телефон на стол.
— Хочет знать, почему ты его опустил? — спросил Родни.
— Я его не опускал, это сделала публика, — ответил Кельвин.
— Ну… — произнес Родни, которому не терпелось вернуться к прерванному разговору.
Телефон Кельвина снова зазвонил. Они оба посмотрели на дисплей и увидели имя «Кристиан». Кельвин не ответил.
— Ну, так о чем ты говорил? — спросил Кельвин. — Что ты там хотел обсудить?
Но Кельвин все еще не слушал, потому что, когда положенные четыре звонка отыграли, он взял телефон, вошел в список контактов и прокрутил его до буквы «К». Кристиан находился между Кристиной Алигерой и Кристианом (из «Колдплей»), в двух шагах от Криса Эванса. Очень достойная компания, и год назад Кристиан Эпплярд надеялся примкнуть к ней, но теперь эти надежды в прошлом. Кельвин нажал «удалить», пробел между Кристиной Алигерой и Кристианом (из «Колдплей») исчез, и Кристиана Эпплярда не стало.
Пожалуйста, не нужно больше мистера добряка
Наконец Родни смог высказать свои мысли.
— Я чувствую, что зрителям нужно показать больше меня настоящего, — сказал он.
— Настоящего тебя? — спросил Кельвин.
— Да. Думаю, они к этому готовы.
— Готовы?
— Да.
— К тебе настоящему?
— Верно. Я получаю много сообщений. Ну, в смысле отзывов.
— В которых тебя просят показать настоящего тебя?
— Ну, в общем, да. В смысле, люди говорят, что хотят увидеть меня, очень, очень… чтоб им показали, показали им настоящего…
— Настоящего тебя.
— Да.
Кельвин выдавил половинку лимона на устрицы.
— Ой… Прости, дружище. Никогда не знаю, куда стрельнет.
— Все в порядке, — сказал Родни, стирая лимонный сок с глаза.
Кельвин прожевал устрицу и сделал большой глоток вина, давая возможность Родни повариться в собственном соку.
— Итак, Родни, — наконец сказал он. — Какой же части настоящего тебя, по-твоему, недостает зрителям?
— Крутого парня. Крепкого, режущего правду в глаза крутого парня с острыми как бритва критическими замечаниями.
— Ух ты. Серьезный замах.
— Я чувствую, что стал никаким.
— Стал никаким?
Что бы ни подразумевал Кельвин, сделав акцент на слове «стал», Родни решил не обращать внимания.
— Да, я ведь всегда такой добрый. Думаю, это становится скучно, — сказал он, развивая свои доводы.
— Разве плохо быть добрым?
— Ну, Кельвин, тебе ли говорить, учитывая твой всемирно известный образ мистера негодяя.
— Знаешь, хороший полицейский, плохой полицейский, и Берилл в серединке. Это классическая модель судейства. Она прокатила в шоу «Поп-идол», в «Американском идоле» и «Х-факторе», и у нас прокатывает.
— Я смотрел старые выпуски. В других шоу акцент немного менялся. Луи Уолш в «Х-факторе» изредка становился плохим парнем. Они целый эпизод вокруг этого построили.
— Это было до того, как формула сложилась раз и навсегда. Мы сложили ее. Мы не делаем отступлений. Именно поэтому сейчас мы на первом месте.
— Ну, все равно. Я не думаю, что у нас получается — ты, я и Берилл в серединке. Мне кажется, у нас получается — ты и Берилл, а я на заднем плане.
— Понятно. — Минуту Кельвин сосредоточенно жевал. — И ты думаешь, ответ в том, что ты должен стать негодяем?
— Ну, иногда. В смысле, в прошлом сезоне я почти всегда был добрым. Я просто хочу внести немного разнообразия, ну, знаешь, удивить людей. Встряхнуть публику.
— Думаешь, у тебя получится?
— Конечно получится. Я творческая личность, я песенник, я писал тексты песен. Я отлично управляюсь со словами.
— Я помню. «Секс-машина. Секс-машина. Субботним вечером. О да. О детка. А-а, детка. Субботним вечером».
— Вот именно. Четвертый номер в Бельгии. Я умею это, Кельвин, правда, и я хочу больше критиковать. Я даже записал несколько фраз. Мне очень нравится… «Будь ты еще дубовее, дорогой, тебя можно было бы использовать вместо журнального столика».