— Что случилось? Вам плохо, пан доктор? Я ничего не ответил, до меня только сейчас дошел смысл первых двух фраз невольно подслушанного телефонного разговора.
Крамперова возвращается в номер. С нею идет жена управляющего отелем Богачкова… Передо мною встала Мирка в кабине лифта, бледная и пришибленная, я вспомнил ее лицо, когда она попыталась улыбнуться, но вместо этого только скривила рот, вся бледная от ужаса.
В следующий миг я бросился к дверям, рывком открыл их я кинулся к лестнице. Я прыгал через три ступеньки… Второй этаж, третий, четвертый… Вот наконец коридор, еще двадцать, пятнадцать, десять шагов к сто второму номеру… Подбежав к дверям номера, я услышал изнутри сдавленный вскрик и глухой удар, похожий на падение тела.
Поздно!.. О господи, поздно!..
Я полез за ключом, но кто-то схватил меня за руку и четким, заученным приемом выкрутил ее за спину. Я даже не успел разозлиться, только припомнил главное правило самообороны: не противиться силе. Поэтому я поддался, а когда почувствовал, что соперник стоит прямо за мной, изо всех сил лягнул его. К счастью, мой каблук попал в слабое место, раздался болезненный вскрик, проклятие — и моя рука освободилась. Поворот ручки — и я встал на пороге.
У окна обнимались две женщины. Вернее, не обнимались, одна обхватила другую и старалась выпихнуть ее в распахнутое настежь окно. В три прыжка я очутился рядом с ними, но тут женщины разделились и одна из них бессильно упала к моим ногам. Я наклонился к ней. В комнате было темно, только сквозь окно проникал свет луны, но даже в кромешной тьме я бы узнал, чья голова лежит у меня в ладонях.
— Мирка! — выкрикнул я. — Мирушка!..
А потом на мою голову, прямо в темя, обрушился сокрушительный удар, в глазах засверкали искры, и я рухнул ничком на пол. Но, прежде чем почувствовал боль и навалился на неподвижное тело Мирки, успел на темно-синем, усыпанном звездами фоне неба разглядеть вскочившую на подоконник женскую фигуру, подхваченную сквозняком занавеску, а в ушах у меня зазвенел пронзительный крик.
Потом, где-то вдали, высоко над моей головой раздался голос капитана:
— Эх ты! Что ж ты не помешал ей выскочить?
Я хотел что-то сказать, как-то оправдаться, но упрек предназначался не мне, а мужчине, который так безжалостно хватил меня по затылку.
— Не мог, товарищ капитан. Этот чертов парень сопротивлялся. Пришлось его сперва нокаутировать
Мне удалось еще прошептать:
— Балда! Кто же нокаутирует сзади?…
И я отключился. Теперь уже надолго.
18
Показания я давал в среду, Мирка — в четверг. У нее сотрясение мозга оказалось тяжелее моего как раз на один день. Ей досталось пепельницей из литого стекла, а мне только кулаком.
Капитан Адам расстался с нами с такими словами:
— Ничего страшного, но пару дней в больнице со льдом на голове вы оба заслужили. Если бы ничего не скрывали уже при первом допросе, удалось бы этого избежать. А из ваших показаний ничего бы не понял даже сам мистер Марлоу.[6]
Я пожал плечами, а Мирка сказала:
— Не хотелось вспоминать… — И торопливо спросила: — а пан Богачек?
— Врачи определили, что он чокнулся. Но, когда выйдет из шока, скорее всего выздоровеет.
— А доктор Баудыш? — поинтересовался я.
— В воскресенье после обеда уехал в Прагу. С женой. В машине пана Кавалира. От всех троих мне поручено передать вам наилучшие пожелания. Что я и делаю.
— Спасибо, — ответил я. — А вы от моего имени передайте самые лучшие пожелания моему нокаутеру. Пускай выпьет за мое здоровье еще два стаканчика красного.
— Не обижайтесь, — заступился капитан. — Да и вы чуть ногу ему не сломали.
На прощание мы крепко пожали друг другу руки. Выйдя из здания окружного управления ОБ, я сказал Мирке:
— Вещи на вокзале, «скорый» до Праги через час. Можем полюбоваться на местные достопримечательности.
— Люкс! — кивнула она.
Какое- то время мы шли молча. Потом, скорее в шутку, чем всерьез, я спросил Мирку:
— Надеюсь, уж сегодня-то ты все сказала капитану, а?
Она ответила не сразу.
— Насчет Ганы — да. Что они с Алисой прямо-таки ненавидели друг друга и что Гане из-за нее пришлось удирать из Праги, а я не успела ее предупредить. В пятницу после обеда я встретила ее мужа. Мы договорились вместе провести вечер в кафе, пока ты купался в пруду. Но… прежде чем я успела переговорить с Ганой наедине и сказать, кто живет в отеле, как нарочно появилась Алиса, потом уже Баудыш нашел ее в ванне убитой. Меня сбыли с толку его родичи. И Гана тоже. Она всегда была хитрая. Когда ты давал показания в субботу, она сказала: «То, что Алиса так кончила, меня не радует, я не садистка, но ты не можешь себе представить, какой камень упал у меня с сердца…» Блестящий ход! Но я все равно чувствовала, что все это на ее совести. А Гана словно читала мои мысли. Все время старалась крутиться около меня. Когда в субботу ты остался внизу, а мы вдвоем поехали на лифте, я поняла, что она пытается от меня избавиться… Она пригласила меня к себе в квартиру. Я пошла, не побоялась, потому что там она меня не тронула бы: ей надо было все устроить как самоубийство… А потом она сказала, что проводит меня, мол, сгорает от любопытства, что ты разузнал нового. Сначала она к нам позвонила из соседней комнаты, я слышала, как она набирает номер. Мы спустились на этаж ниже — и тут у меня сдали нервы. Едва открыв дверь, я выпалила ей прямо в глаза, мол, зачем она убила Алису. А вместо ответа она саданула меня пепельницей…
— Бр-р, — вздрогнул я, — Если бы капитану не позвонили, а у меня в голове не прояснилось, она вышла бы сухой из воды. Угробила бы двоих — и взятки гладки. Понимаешь? С таким актерским талантом она бы и смываться не стала. Наоборот. Изобразила бы такую растерянность! И сумела бы все перевернуть. Мол, она, то есть ты, призналась мне во всем и выпрыгнула из окна…
Мирка только горько усмехнулась в ответ.
— А как насчет Алисы? Ведь ты придерживаешься правила: о мертвых только хорошее.
— Видишь ли, — поколебавшись, сказала Мирка, — я и правда не люблю сплетен. Точно мне ничего не известно, а выдумывать всякую всячину…
— Какую, например?
— Ну… Закладывала других девчат, а сама на этом зарабатывала. Была готова на все. Прикидывалась невинной овечкой, а сама была хуже самой последней твари. Злая и лживая, как кошка… Но теперь это все позади, да к тому же многое, возможно, преувеличено, не так понято… Словом, я на нее не в обиде. Если хочешь знать, благодаря тебе.
Я обнял ее за плечи и, вспомнив недописанную и наверняка последнюю записку Алисы, подумал, что все-таки большая доля правды в тех сплетнях была.
— И больше не говори мне о ней, — еле слышно проговорила Мирка. — У меня теперь другие заботы.
— Интересно какие?
— С понедельника до воскресенья я на больничном. А у тебя целая неделя отпуска. Так что… если хочешь… я могу взять отгул…
Перевод с чешского
Бориса Косенкова