Жизнь более предсказуема и преподносит меньше сюрпризов, когда ты расписываешь каждый свой шаг и контролируешь ситуацию. Но, стоило мне оказаться почти изгнанным и столкнуться с нежеланием Кимберли мириться с зацикленным на безопасности и преимущественно не желающим вылезать из своеобразной раковины мной и дальше, внутри меня будто что-то перемкнуло или перезагрузилось, и случилось то, что случилось. Я перестал бороться с самим собой, признался себе в том, что пытался игнорировать на протяжении всех последних дней, и позволил дремавшему внутри желанию вырваться на поверхность. Стараясь избежать этого во что бы то ни стало, я всё-таки болезненно и прочно привязался, и лишь дополнительным подтверждением этой основательно засевшей в голове мысли служило то, насколько сильное и наполненное не иначе как паникой беспокойство охватило меня при одной только мысли об Кимберли, находящейся в опасности и, возможно, нуждающейся в незамедлительной экстренной помощи.
Я искренне испугался сразу дважды в течение одного дня. Но во второй раз это ощущалось гораздо больнее, словно в моём сердце провернули самый острый в мире нож, и в результате он проник в самые глубокие ткани, разорвав их и заставив меня истекать кровью изнутри. К тому моменту совершенно невинно мы провели бок о бок несколько ночей, а в единственной в квартире спальне появились и некоторые мои вещи. Но когда на моих глазах они стали стремительно исчезать в первом попавшемся мешке, я неожиданно растерялся, запнулся и затих. А надвигающаяся потеря человека, который единственный за всю мою жизнь всей душой заботился и переживал обо мне, почти раздавила меня. Я едва не лишился Кимберли, хотя она и не является моей собственностью, но в самый решающий момент она не только не оттолкнула меня, но и дала мне всё время мира, чтобы измениться и выйти за пределы собственной зоны комфорта. Вообще-то мне будет очень и очень трудно сделать, ведь, однажды законсервировав её границы более четырёх лет тому назад, я никогда их не покидал. Это было и, наверное, остаётся вопросом выживания, но в то же время я знаю, это однозначно мой последний шанс. И пусть при мысли о том, чтобы сказать, пожалуй, самое главное, то, что способно изменить всё и заставить её навсегда отвернуться, внутри меня всё переворачивается, я не намерен его упускать. Рано или поздно я скажу ей, и будь что будет. Но только не прямо сейчас.
— Спасибо, но это вряд ли, — откликается она в поцелуе, одновременно скользя ладонью по моей левой руке и уже традиционно касаясь моей тату, стремясь обнять меня сильнее и прижать покрепче. Я замираю внутри неё и немного отстраняюсь, только чтобы взглянуть в её пронзительно доверчивые глаза.
— Ты что такое говоришь? — я не уверен, что заслуживаю этой эмоции в них и особенно её саму, но никто не докажет мне, что я ошибаюсь. — Разве ты не чувствуешь, как желанна? Прямо в это мгновение? Ты красива, и не спорь.
— Но не сейчас. Не с синяками…
— И сейчас тоже, — качаю головой я, ведь знаю, о чём говорю. Уже не раз Кимберли представала передо мной с покрытым тональным средством, пудрой и румянами лицом, а сейчас ввиду выходного оно совершенно чисто и естественно. И пусть я действительно вижу то, о чём она говорит, как о вещах, омрачающих её внешний вид, она всё равно замечательна и прекрасна. Я вижу сильного человека, не испугавшегося возможной расправы, и это лишь многократно усиливает степень моей привязанности. — Совсем скоро они совсем сойдут, а ты… ты просто прими мои слова, и всё. Хорошо?
— Хорошо, — пусть и несколько неуверенно, но всё-таки отвечает она. Позволив ей слиться со мной гораздо плотнее и теснее, я разделяю с ней обоюдное удовольствие, одновременно захлёстывающее нас и пронзающее до самых кончиков пальцев на ногах. Это всего второй раз. Впервые всё произошло спонтанно и стихийно, и сегодняшнее утро тоже едва ли обдуманное и просчитанное, а за пределами многоквартирного жилого дома есть и другая жизнь с её работой и той деятельностью, в которую я сейчас вынужденно погружён. Но мне никогда и ни с кем не было так хорошо.
Я не менял девушек, как перчатки, и, быть может, двух отношений, ни одни из которых на самом деле не длились так уж долго, и недостаточно для того, чтобы делать выводы, я не чувствовал в них даже десятой доли того, что испытываю с Кимберли. Я был почти одинаково юн и в период первой влюблённости, случившейся в старших классах школы, впрочем, не успевшей вылиться во что-нибудь действительно стоящее и серьёзное, и в тот период, когда прежде, чем жизнь окончательно пошла под откос, стал мужчиной, по крайней мере, в физическом плане. Но и эти девушки были также молоды, и об истинных и долговечных чувствах не могло быть и речи, да и в любом случае всё это было так давно, что уже заросло пылью и паутиной. Кимберли первая за долгое время, но по какой-то причине я не боюсь облажаться. Страшно всё испортить мне, пожалуй, исключительно в плане эмоциональном и морально-этическом, а в остальном… В остальном же я чувствую себя так, будто мы подходим друг другу. Как две детали одного механизма. Как люди, которым вопреки всем различиям в положении и общественном статусе предначертано быть вместе. Я не настолько наивен, чтобы всерьёз верить в это, особенно учитывая то, как ужасно мало мы знакомы, и сколько всего она обо мне даже не подозревает, то количество скелетов, которым только предстоит вылезть на поверхность. Будь всё это неважно, я… я бы решил, что уже люблю её. Но это немыслимо и невозможно, за такой короткий срок нереально ощутить что-то великое, прочное, основательное и всепоглощающее, и этому я даже рад. Все, кто, так или иначе, были моими близкими, уже давным-давно покоятся под землёй, и их останки уже наверняка прилично истлели, если не сказать больше. Но Кимберли не должна оказаться там и пополнить этот скорбный список моих потерь. Я либо не допущу такого исхода событий, либо, проиграв, сознательно и добровольно отойду в вечность. Другого варианта нет. Если с этой невинной душой хоть что-то случится, после я просто не смогу жить.