— Кто это мы?
— Я понимаю, для тебя сейчас нет ничего очевидного, но мы… Мы это ты и я. Я и ты, Джейден.
— Ты не знаешь, о чём говоришь. Я убиваю всех, к кому прикасаюсь. Сегодня из-за меня не стало сразу троих людей. Троих… Ты только вдумайся в эту цифру. Моими благими намерениями вымощена дорога.
— Не говори так, Джейден. Прошу, не нужно.
— Это были мои пули. Предназначавшиеся мне. Он оттолкнул меня. Спас мою жизнь, но ради чего? Чтобы я остался без семьи? Так вот, я остался. У меня её больше нет. А он даже не знает, что я люблю его. И теперь уже не узнает… А я просто хочу к нему, — договаривает Джейден и неожиданно резко, уверенно и непоколебимо начинает тянуться к проводам, опутавшим его правую руку, чтобы, я догадываюсь, выдернуть все иглы и снять все датчики.
В ответ на это регистрирующий сердцебиение и пульс прибор предсказуемо начинает пищать пуще прежнего, демонстрируя очевидный и весомый рост измеряемого показателя. Но мне удаётся сдержать Джейдена, уложить его обратно на подушки и преодолеть его сопротивление, ещё какое-то время сопровождавшееся попытками вырваться. Все они оказались тщетными лишь только потому, что он слаб и истощён во всех мыслимых и немыслимых смыслах, но преимущественно, разумеется, душевно. Он мог себе навредить, сделать ощутимо хуже, и что тогда? Что вообще будет дальше? Что, если он не хочет жить?
— Ты меня пугаешь.
— Так убирайся отсюда, и всё быстро закончится.
— Пожалуйста, не говори так. Не гони меня.
— Почему бы и нет? Зачем тебе оставаться? Ну, скажи мне, зачем?
— Потому что моё место рядом с тобой, и я люблю тебя. Люблю, — учащённо дыша из-за имевшей место борьбы, говорю я частично против своей воли, но в то же время нет ничего другого, что я хотела бы сказать ему больше этих слов. Это моя последняя мысль прежде, чем моё сердце оказывается разбито следующими же словами, словно вбивающими гвозди в крышку моего гроба и режущими без ножа, и в первое мгновение сопровождаемыми безумным смехом лишившегося якоря и более не знающего за что уцепиться человека.
— Нет, не любишь. Точнее, ты любишь не меня, а образ человека, которым, как тебе кажется, я являюсь. Но это маска. Я не сильный и не мужественный, я предатель и слабак, по вине которого гибнут люди, и который не просто так вёл будто отшельнический образ жизни. Единственный раз за долгое время, когда я подумал, что, быть может, что-то и сложится, я только сделал больно. Ведь разве сейчас ты счастлива?
«Была пару минут назад, когда ты только очнулся, потому что на тот момент для меня не существовало ничего важнее этого, а всё остальное словно померкло, пусть и ненадолго, но утратив свою важность», — хочется сказать мне, но что это даст? Его слова, медленно, но верно оседая в моей голове, формируют примерную картину самого ближайшего будущего. Даже если я не буду выказывать жалости и самым тщательным образом спрячу её внутри себя, Джейден и без моего участия прекрасно в ней потонет, а потом, осознав, что ничего не меняется, и что пройдёт не один месяц прежде, чем станет легче, возьмётся за бутылку или пристрастится и к вещам похуже алкоголя, а меня станет замечать лишь в те редкие моменты, когда ему будет казаться, что и секс тоже неплохой вариант забыться. Мне не нужно ничего из этого. Я не хочу стать заботящейся о еде кухаркой, поддерживающей чистоту уборщицей и, мягко говоря, безотказной любовницей в одном лице, чьи чувства обернутся против неё же самой, для взрослого мужчины, который не желает видеть в себе то, что вижу я, и готов заклеймить себя какими угодно дурными характеристиками, лишь бы я исчезла с глаз долой. Что ж, да будет так, ведь кто я такая, чтобы спорить и бороться за того, кто даже сейчас не нуждается в другом человеке? Не нуждается во мне?
Я бы отдала ему всё и ничего бы не пожалела, но прямо сейчас он меня не хочет. Не хочет, чтобы я осталась, а может, и вовсе желает вернуться к тому, как всё было, и провести остаток жизни в одиночестве. Но разве я могу вот так просто взять и бросить его? Разве любовь не заключается в верности и преданности вопреки всему и несмотря ни на что? Разве с моей стороны это правильно уже думать об окончательном разрыве и рубить с плеча, не оставляя ни единой лазейки? Неважно, что он говорит, я не имею морального права списывать его со счетов и должна дать хотя бы шанс, а до тех пор быть настолько рядом, насколько это вообще сейчас возможно, невзирая ни на какие слова и попытки оттолкнуть. В конце концов, мне ни за что не понять, через что конкретно он сейчас проходит. Да я и не хочу понимать это ещё как минимум ближайшие лет тридцать. Он не просто потерял брата, а лишился его на своих глазах. Это трагедия, но не конец. Не для нас. Пока ещё нет. Расставляя верные и теперь уже правильные приоритеты в своём достаточно прояснившемся разуме, я принимаю его желание остаться наедине с собой и вынужденно смиряюсь с ним, надеясь лишь на то, что это не зря. Что оно сугубо временное и в действительности вовсе не губительно. Стараясь верить исключительно в лучшее, вставая, я осознаю, как моя рука нащупывает и достаёт металлическую связку из кармана пуховика, чтобы положить её на прикроватную тумбочку.