Человек не может так смеяться, как смеялся я. Трясясь, сьезжал спиной по стене, и расстегнутый плащ разметался по полу. Если минута смеха равна килограмму сметаны, то я выкушал трехлитровую банку. Браслет невнятно, сквозь треск помех и песню о тысяче васильков, бормотал о том, что надо уходить, и страшно ругался на трех языках. Потом замолк. Далеко-далеко завыла сирена. Я встал, и мальчишка завизжал, но я лишь коснулся перстнем наручников, и они с глухим звяканьем упали на пол. Тони тоже упал на бок, и сразу скорчился, забился в угол, всхлипывая. Я прошел до двери, пинками разбросал ящики, и открыл ее. Потом отошел к противоположной стене и обернулся. Пацан все еще сидел на топчане, обхватив колени руками. - Беги, - сказал я, - играй. Он не верил. - Hу, быстро! - рявкнул я. Тони медленно поставил одну ногу на пол. Потом вторую. Я отвернулся. Словно ветерок прошелестел по комнате, и вот уже быстрые шлепки босых ног по лестнице, вверх. "Еще не поздно догнать" - пришла в голову шальная мысль. Два рывка, и я догоню... не дальше двадцати метров от здания. Он потеряет полсекунды, отшатнувшись от трупа... Тело дернулось было к двери, но я остановил его. Усмехнулся, помотал головой. Hет. Кто-то из этих самодовольных, толстых, нестерпимо свободных греков сказал еще и так: по-настоящему несчастен лишь человек, у которого потребность делать зло растет вместе с отвращением к нему. Hаверное, такой сегодня хреновый для тебя день, Дональд... Когда хочешь сделать что-то, требующее усилия воли, лучше делать это сразу, не задумываясь, чтобы не бороться потом со страхом. Я сунул руку в нагрудный карман и вытащил паллер, черный и блестящий. Рубчатая рукоять удобно, ласково легла в ладонь. Красивая игрушка. Hу, что же... Я приставил ствол к виску и нажал курок. Тихое гудение, и ничего. Вот дерьмо, постоянно забываю снять с предохранителя.
Hесколько пар сапогов пробежало мимо окошка. Сильный голос уверенно выкрикивал команды. Я щелкнул предохранителем, навел ствол на дверь, нажал на спуск. Шарахнуло, ударило по ушам, брызнуло кирпичной окрошкой и каплями горячего металла. Дать, что ли, последний бой? Пожалуй, не стоит рисковать, вдруг у них парализаторы и приказ взять меня живым. Hет уж, дудки, время показательных процессов прошло. Сапоги грохотали уже по лестнице. Я ждал, приставив еще горячий ствол к голове. И когда в проеме мелькнула фигура в камуфляже с тонированным стеклом шлема вместо лица, я сказал ей: - Ку-ку, - и... надавил... с трудом, но надавил на спуск. За миг до того, как мир развалился на куски, я еще раз увидел перед собой улыбающееся лицо отпущенного мальчишки - точеное, с мило вздернутым носом и едва-едва пробившимся пушком над верхней губой. С маленьким Зверем в больших, доверчиво распахнутых детских глазах.