Сказка №42
В этот день его величество был в ударе в самом прямом смысле этого слова. Во время предматчевой разминки он, отрабатывая молниеносный проход, пересекал поле по диагонали с такой скоростью, что зрители не успевали поворачивать шеи.
— Быстер, царище-то наш, быстер! Того гляди, всю траву до свистка потопчет. — переговаривались зрители, поплевывая в кулачки шелухой. Матч был нешуточный, первый за все эпохи с участием не только официальных светских, но и духовных лиц. В конце концов сломался даже архимандрит, наложивший на себя страшенную поклонную эпитимью (которую он, впрочем, довольно скоро сам начал называть тренировкой) и ставший первым за все эпохи буквальным образом голкипером от Господа Бога. На заседании спортивного комитета царь лично утвердил эскиз кубка, скопированный им же с уличной урны и украшенный орнаментом в виде кур с мячами в когтях, и назначил главным судьей чемпионата шута. Который пожелал также быть полевым комментатором. Себя же государь единогласно избрал капитаном светской команды, которая состояла также из нескольких бояр, казначея, двух писцов, воеводы и конюха с летописцем. Последний как наименее толковый в спортивном ристании, был определен на ворота. Поскольку, как сказал государь, "играться будем только от нападения, а энтот пущай себе спит, но стоя". Главным форвардом государь скромно числил себя, отдавая, однако, должную дань воеводе, который был непревзойденным мастером насмерть оттаптывать соперникам ноги.
— Полагаю, центральным у их Федот будет, — говорил царь, имея в виду развитого во всех смыслах крестьянина, с которым был хорошо знаком как с наиболее активным из ходоков, — Посему за им не глаз да глаз нужен, а два да два. Посему пасти его соборно и повсеместно! А я, как случай выдастся, сольно прохожу и лупю. Тоись, лупляю... Тоись... Ну, гол, короче!..
Встреча началась ровно в полдень, когда задергался на своей верхотуре яростный звонарь. Гул пошел по округе. А игроки пошли навстречу друг другу двумя ровными шеренгами, зорко и внимательно глядя отнюдь не на мяч, которого на поле не было, а глаза в глаза. И в метре остановились. И глядели...
— ... И чем же кончится этот совсем не главный, но очень, весьма и превельми зело важный предварительный поединок? — витийствовал в рупор шут из своей кабинки. — Кто же, кто же, о, кто же, дорогие мои друзья и враги, выйдет победителем из этой родовой схватки матча? Посмотрите, как напрягся капитан "Спортака"! Посмотрите, как вздулись его глазные бицепсы! Ай да государь! Ай да его не какое-нибудь, а на самом деле капитанское величество! Вот она, спортивная подготовка — вся налицо!
Игроки стояли, молча и упорно глядя друг другу в глаза, а шут выжимал все возможное из первых же минут матча.
— Но и капитан "Петардо" не так-то прост! Его фирменная черная в крестах майка, его вышитые куполами трусы — разве это не символ победы, духовной, во всяком случае? И взгляд его — это не взгляд агнца Божия пред закланием, но уверенный взор сухопутного футбольного волка, который сам закладет чем угодно кого угодно! Да, дорогие друзья и братья! Не знаю, как вы, а я думаю, что нынешний поединок войдет не только в историю, но также в географию, зоологию и даже в ботанику. Посмотрите, кто стоит на воротах у "Спортака"! Взгляните на это уже пять минут как мужественное лицо! Наш грамотей, наш прославленный рукописец и очконос стоит на страже государевых врат. Молодец, Женя! Уже целых пять минут, а он все стоит, ни разу не присел и даже не прислонился к штанге! А ведь этот первый герой сегодняшнего матча ввиду особенностей своей основной работы страдает не только гемо... Но что это?! Что это, друзья мои?!
Архимандрит не выдержал первым. Крупная слеза, родившись в его выпученном глазу, скатилась по щеке и капнула на букву "К" на его черной майке. Стоявший напротив него государь, понимая, что выиграл право первого удара, не смог совладать со своим перетренированным глазом и продолжал молча таращиться. Однако оба глаза его были сухи.
— Слеза! — провозгласил шут, — Чистая слеза! Итак, "Спортак" начинает первым!
Государь вручную закрыл глаза и немного постоял, отдыхая. Игроки же обеих команд, теребя бороды, разошлись по своим местам. Шут вынул из-под табуретки мяч и выбросил его в поле. Затем свистнул звонарю, тот жахнул в самый большой, и игра пошла...
— ... Государь стремительно проходит по центру, у него развязался лапоть, но он по-прежнему с мячом идет вправо, справа у нас кто, справа у нас хрен его знает кто, отсюда плохо видать, хрен его знает кто атакует государя, пытается наступить ему на шнурок, на бороду, это в пределах правил, а вот это уже нельзя, это нарушение, пытаться прокусить мяч — это явное нарушение, но судья сегодня на редкость либерален, судья сегодня — а это ваш покорный слуга! — на редкость, я бы сказал, пристрастен, причем не к какой-либо из двух этих команд, а к водке, которую он сейчас — ваше здоровье! — выпьет за упокой души вот этого бедного несчастного мячика, который, опять же только лишь на мой взгляд, гораздо проще пристрелить, чем вот так вот долго пинать, но что это, что это?!.
Его величество капитан "Спортака", совершив массу движений, обманных всех до единого, вдруг сделал всего пару шагов вперед и оказался наедине с пустыми воротами. Защищавший их архимандрит, кочуя где-то неподалеку, даже к третьему звонку явно не успевал.
— Внимание! Опасный момент! — заверещал шут. Зрители на свежих сосновых трибунах замерли, перестав полировать их задами. Государь же, критически приблизившись к линии ворот и не забыв захватить мяч, занес сначала для удара одну ногу, потом передумал, занес другую... Над стадионом повисла вдруг такая мертвая тишина, что стало слышно, как тихонько гудят в небе тучи, накапливая электрические свои ресурсы. Весь стадион, включая самого нападавшего, вспомнил об одной его известной проблеме. Была это совсем не болезнь, телесная или душевная. Был это не порок, врожденный или приобретенный. А была это просто вредная и полезная одновременно привычка — размышлять перед важным действием. И весь стадион, потеряв дыхание, единой душою видел : государь не может решить, какой ногой забивать.
А справа и слева, отбрасывая считанные метры ногами, уже неслись назад вражеские защита, полузащита и нападение. И уже архимандрит, самому себе спешивший на помощь, распластался в полете пухлым одноглавым гербом без перьев. И уже на ближних дубовых трибунах в отчаянии привстали царица с царевной, а на колокольне звонарь взялся за свой жалкий чуб, чтобы вырвать его под свой же горестный крик, когда...