Всю зиму Пьетро промаялся в Константинополе, так как подхватил тиф и провалялся в бреду несколько недель. Ценных вещей у него было две: итальянские документы и найденная в Крыму статуэтка. И пропала именно она. Это было странно, так как итальянские документы в то время в Константинополе могли пригодиться очень многим, а кого могла прельстить грубая бронзовая статуэтка, истинную ценность которой знал только ученый-этрусковед? Это была невосполнимая потеря. Пьетро даже всерьез размышлял о том, чтобы вернуться в Крым и продолжить раскопки. И только новости о зверствах большевиков остановили его.
Ранней весной 21 года, на греческом товарном пароходике, шедшем с грузом в Палермо, он попал в Италию. Он поселился на фамильной вилле в Гроссето, принадлежавшей отцу и дяде. Дядя был еще жив. Мальчишкой, он часто бывал здесь: практически все летние месяцы он проводил в Гроссето, знал многих соседей, среди детей которых были у него и друзья. Он совершенно непринужденно болтал на настоящем тосканском итальянском, и все же Италия была ему чужой как тогда, в детстве, так и теперь. Возможно, дело было вовсе не в Италии, а в том, что он сменил современный европейский город, с театрами, консерваторией, библиотеками, музеями на сельскую глушь. Он скучал и томился, особенно поздней осенью, когда заняться было совершенно нечем. Все соседи были страстными охотниками, и с октября по февраль ходили на кабанов, оленей, и дичь поменьше — фазанов, зайцев. Ему это казалось дикостью и чем-то примитивным. Он попробовал выступить с докладом о своей (позаимствованной у Черткова) теории происхождения этрусков в местном обществе любителей этрусской старины. Его подняли на смех - фашистской Италии были нужны свои герои, поэтому единственно правильной была версия о «коренном» происхождении этрусков. Политика снова и снова вмешивалась в его жизнь. Как ни чужд был Пьеро политики, как ни отгораживался, ни прятался от нее, она все время его преследовала — в Петербурге его «обрабатывали» большевики, приняв, - благодаря выдвинутой им позабытой теории Черткова, - за своего сторонника; в Крыму - пытались «завербовать» в лекторы Белой армии монархисты, в Константинополе агитировали кадеты. Ему казалось, что в этой глухомани, в Богом забытой сельской Италии, далеко от политических центров, он - в безопасности. Но он ошибся. Политика достала его и здесь (и не только в виде отношения к его теории) — пару раз во время фашистских рейдов его виллу поджигали молодчики, мстившие и «виновным» - коммунистам, и невиновным — крестьянам (чаще - невиновным, потому что это был такой «медвежий угол» где большинство населения составляли полуграмотные крестьяне).
Глава 6
Когда, наконец, утихли погромы, Пьетро Дюпре Леони смог заняться тем, ради чего он и приехал в Италию — поиском доказательств своей теории. Но сначала он решил поднабраться опыта - ведь свое археологическое образование он так и не завершил, да и в настоящей научной экспедиции был лишь однажды. Вскоре как раз подвернулся подходящий случай. Кто-то рассказал ему о раскопках Гоффредо Бендинелли в Вульчи, и он нанялся к нему простым рабочим. Бендинелли собирался раскопать и вновь исследовать гробницу Франсуа. Впрочем, он рассчитывал и на новые открытия, так как с того времени, как в Вульчи были впервые обнаружены этрусские захоронения (это произошло благодаря случайности в 1828 году: пахавшая землю упряжка волов вдруг провалилась в гробницу, обрушив потолок), исследователи и любители (грабители могил) продолжали находить все новые и новые гробницы, как связанные с захоронением, обнаруженным в 1828 и образующие единый комплекс, так и самостоятельные. Так, в 1857 году Александр Франсуа обнаружил ту самую гробницу Франсуа, названную его именем, с грандиозными фресками. То, что увидел Пьетро в 1924, было лишь бледной копией былого великолепия, большинство фресок было перевезено в музей, но и сами размеры коридора-дромоса и погребальных камер поражали воображение. Он смотрел на фрески, на этих людей, пьющих вино, танцующих, приносящих жертвы, сражающихся, на грациозные движения их тел, на затаенную тревогу в сцене гадания. И вдруг осознал, что ему неважно, откуда пришли этруски, были ли они выходцами из Малой Азии, коренными жителями полуострова или пришли сюда из Восточной Европы. Их тайна была не в этом. И их послание, если таковое они оставили — тоже не в этом. Он решил что не приступит к собственным раскопкам до тех пор, пока не изучит досконально все известные захоронения, пока не наберется опыта. Он смутно чувствовал, что может и вовсе никогда не приступить к собственным раскопкам, если каждая экспедиция будет дарить ему такие открытия, такие «прозрения». К тому же, если в таком «собственном» изыскании и был смысл, он заключался для Пьетро в том, чтобы обнаружить какой-то след, какую-то связь с той, крымской статуэткой. Честолюбие было не чуждо Пьетро, но горячность, свойственная молодости, прошла, и теперь он предпочитал приближаться к разгадке тайны этрусков осторожно, под руководством опытных учителей. И он не сомневался, что эта тайна каким-то образом связана с найденной в Крыму статуэткой. Возможно, не пропади она тогда в Константинополе, Пьеро давно прочитал бы несложный латинский текст и удостоверившись, что никакой тайны, никакого «послания» он в себе не несет, поставил бронзового воина пылиться на почетное место в библиотеке и занялся бы чем-то другим. Но все дело было именно в том, что он не успел прочитать текст. И это подогревало его воображение. Каждый гонится за своей химерой (с головой и шеей льва, туловищем козы и хвостом змеи). Доменико искал Слово. Пьетро искал Смысл слов.