«Что вам надо?» - пробурчал старик и еще прошипел что-то с таким сильным неаполитанским акцентом, что мы не поняли было ли это предложением войти или же убираться куда подальше, но дети уже просочились в дом, и мы, не мешкая, последовали за ними.
«Не ходи наверх, она сейчас рухнет» - зашипел старик на Тео, с любопытством разглядывавшего странную лестницу.
Аня дернула меня за рукав. Я поставила Колю на пол и нагнулась к ней. «Мам, может это последний этруск?» - прошептала она мне в ухо. «Угу, этруск, который говорит с неаполитанским акцентом. Знаешь, говори только по-русски, даже с Баббо. Ладно?» Тео я ни о чем предупредить не успела, и предположение о бежавшем из тюрьмы преступнике уже готово было сорваться у него с языка, но я вовремя его перехватила. «У Вас есть камин? Или печка? Как Вы вообще здесь живете?» «А я не живу здесь» - как-то странно, с расстановкой сказал старик. Мне стало немного не по себе, но по-настоящему испугаться я не успела, потому что Аня закричала — как я и просила, по-русски: «Мам, смотри — вон та статуя — как в музее!» и ткнула пальцем в нишу, где действительно стояла какая-то статуя — я не заметила ее в темноте: свет едва сочился через забитые досками окна, а единственным источником света были наши мобильные телефоны (мой — как всегда — незаряженный). Обычно нам с Аней очень помогает русский язык — можно говорить друг другу что угодно без риска быть понятыми. Но тут и глухой понял бы - по жесту. К тому же слово «музей» почти на всех языках звучит одинаково! Старик насторожился, как-то еще более недобро (если такое возможно) поглядел на нас. «Ну все, мы пропали. Если он и не сбежал из тюрьмы, то все равно здесь что-то не так» - подумала я. Риккардо из предосторожности тоже перешел на русский: «Мне этот человек не нравится. Надеждем, что он не хочет дать нашу жизнь богу Турмсу. Говори мне по-русски». Ответить я не успела, потому что старик вдруг плюхнулся перед нами на колени, поднял руки к небу и заорал: «Эт-руски Эт-руски!» Не знаю, что испугало меня сильнее — его колючие, недружелюбные глазки вначале или эта непонятная, сумасшедшая радость сейчас. Коля обрадованно закивал «Русски, русски». Старик потирал руки и радостно, блаженно улыбался. «Кажется, пока пронесло» - с облегчением подумала я - «полоумный старик решил, что мы этруски». Но если опасность быть принесенными в жертву миновала, риск замерзнуть по-прежнему существовал. «Пойду посмотрю что там, на дороге, заодно поищу бумаги на растопку и может одолжу у кого-нибудь зажигалку, а ты посиди здесь с детьми.» «Я боюсь. К тому же, что ты собираешься топить? Камин сто лет не чистили! Мы просто угорим!» «Да, здесь оставаться нельзя. Пойду, узнаю, что там твориться. Может, хоть детей куда-нибудь перевезут, ведь должна же что-то делать полиция, муниципальные службы, гражданская оборона. Палатки какие-нибудь, обогрев, горячее питье!» Пока мы вполголоса обсуждали дальнейшие действия, старик исчез! «Слушай, пошли отсюда» - сказал Риккардо. «Мам, можно я возьму статую, я хочу такую слепить.» - заныла Аня. «Какую статую! Ты соображаешь, что говоришь! Кто ее потащит? Пошли скорее, приедем летом и посмотрим все нормально». Я схватила ее за руку и потащила к выходу. На эти десять секунд я упустила из виду Колю — и он уже грыз какую-то палку — может, тоже этрусскую древность. Так, двое из троих. Не хватает Тео. «Те-о! Те-о-о!! Мы уезжаем!! Те-о!! Ты где???». Тео исчез.