-А ведь он – физик-нулевик! – и уставилась мне в рот, не мигая.
-Спасибо, что просветила, а то мы бедные не знали, – ядовито поблагодарила её Анияка, не прекращая жевать, отчего у неё шевелились по-эльфийски оттопыренные уши.
Тин-Тин не смутило это резкое замечание.
-Господин Седар, – продолжила она, чуть ли не с обожанием таращась на меня раскосыми тёмными глазищами, – вы же физик-нулевик!
И замолкла, с победоносным видом озирая своих камрадов.
-И? – спустя какое-то время поторопил её лохматый с любопытством.
-Етишкин фитиль, да она же про второй подъезд, который первый корпус! – неожиданно хлопнула себя по лбу Анияка и засияла немного щербатой (ввиду отсутствия двух передних зубов) улыбкой. Тин-Тин яростно кивала.
-Сейчас я всё объясню, а то мадмуазель начнут друг друга перебивать, спорить, и непременно запутают вас, – пообещал лохматый и добавил, – кстати, я Шэгги. Так вот, с вашей помощью мои леди хотят пробраться в наш второй подъезд, по малопонятным причинам имеющий целых два входа и при этом ни одной двери…
-До войны он, говорят, был нормальный, – влезла Анияка энергично, – а теперь там нет двери, скелеты в окнах, и ночью свет какой-то синий. И ещё на него Шпагат воет. Шпагат – это наша кошка, если вы не знаете.
До скелетов я ещё понимал, а потом резко прекратил, но, судя по всему, большого понимания тут от меня никто и не требовал. Увидев, какой искренней жаждой приключений горят глаза трёх любителей мистики, я понял, что всякое сопротивление бесполезно.
-Чаёчек, – льстиво приволокла мне стакан Тин-Тин, а её подруга со слегка недовольным сопением извлекла из буфета трофейную коробку уже весьма окаменевших и частично съеденных конфет «Пьяная вишня». После такой взятки отнекиваться было уже просто неприлично…
Покончив с чаем первой, Тин-Тин заглянула в мой стакан, убедилась, что я тоже закруглился, и энергично потянула меня в коридор. Продолжало смеркаться, но в принципе ламп можно было не зажигать – заплаканные дождём окна давали достаточно света. Влекомый троицей ребят, я двинулся обратно к холлу, одолеваемый всякими нехорошими предчувствиями. Ни с того, ни с сего вспомнилось, что во всех старых картосхемах Антинеля десятым корпусом было обозначено вовсе не выстроенное два года назад новое здание для волнового отдела, а этот вот флигель…
Флигель с геранями. Десятый корпус. Десятый этаж.
Тин-Тин толкнула створку двери, и мы очутились на самой обыкновенной лестничной площадке. Которой тут и в помине не было полчаса назад.
-Сейчас, погодите… – прошептал я, чувствуя, как у меня подкашиваются ноги. Привалился спиной к косяку, пачкая свой белый пиджак, зажмурил глаза. «Слушайте, Седар, может быть, мне нужно было написать слово «нельзя» по-индусски? Может быть, Вы тогда бы поняли? – прозвучал в моих мыслях холодновато-насмешливый голос Норда. – Мда-а, это залёт, боец… Вот мне интересно, все остальные – такие же дятлы, как Вы, или они всё-таки поймут надпись на двери «вход запрещён»?..». Я вздрогнул всем телом и распахнул глаза. Медленно-медленно вытянул из кармана мобильный, поглядел на дисплей: «Сеть не найдена».
Просто праздник какой-то!! Аж петь хочется.
Машинально почесав засохшую кровавую точку на сгибе безымянного пальца, я с изрядной долей обречённости потопал вниз, вслед за радостно скачущими через две ступеньки Тин-Тин и Аниякой. Шэгги, деликатно пристроившийся рядом, покашлял и тихонечко спросил у меня, подняв голову:
-У вас какие-то неприятности, господин Седар? Мы можем помочь?
-Да нет, ничего, – вымучил я улыбку и отвернулся, глядя в кирпичную стену, изрисованную и исписанную обитателями общаги в несколько слоёв. Ладно, не буду психовать. Даже если мобильник сдох – ну и хрен с ним! В диспетчерскую службу можно позвонить с любого телефона, и они в течение максимум трёх суток найдут способ вернуть меня в Антинель.
И хотя интуиция шептала мне, что всё не так просто, я слегка успокоился.
На улице неимоверно и непререкаемо пахло мартовскими котами; по-прежнему моросил слабый дождик.
-Тин-Тин, хватит витать ушами в облаках! Ты на погоду вообще перестала внимание обращать?! – закричала Анияка, резко шарахнувшись от дождика назад в подъезд и нервно тыча пальцем в серые небеса. – Талдычишь ей, талдычишь, как латинская грамматика, и всё без малейшего толку. Неужели сложно было сложно сразу взять дождевики?
-Ну давай сейчас вернусь, – виновато отозвалась девочка. – Только дождевики всё равно Шпагат прогрызла, когда мышь в шкафу ловила. Там дырка на дырке. Хоть все четыре штуки разом на себя напяль, суше от этого не станешь, это факт…
-Тогда зонтик принеси, – решила Анияка и ещё раз с отвращением содрогнулась, глядя на меланхолично осаждающиеся осадки. Мне было не до них: покрутив головой, я обнаружил возле двери подъезда табличку с надписью. После той холерной бумаги во флигеле я начал испытывать ко всем без исключения надписям и табличкам просто сумасшедший пиетет! «Общежитие № 47, – гласили весьма облезлые золотистые буквы, – город Никель, аллея Прогресса, здание 218, корпус б». Прочитав сиё, я даже как-то не очень удивился. Просто стоял и бессмысленно покачивался с носка на пятку, сунув руки в карманы своего белого пиджака.
Это занятие было прервано запыхавшейся Тин-Тин, приволокшей красивый прозрачный зонт с бубенчиками на концах спиц. Анияка восхищённо присвистнула сквозь дырку от зуба, а Шэгги осторожно спросил:
-Ну и где ты его спёр… взяла попользоваться?
-Где взяла, туда и положу, тебе какая разница, лохматый, – нахохлилась Тин-Тин, распахивая зонт и поднимая его повыше над головой, чтобы все влезли. – Пошлите, а то ночь настанет.
-Ночью, – громко и радостно объявила Анияка, втираясь мне куда-то под локоть, поближе к зонтику, – ночью у нас здесь шастают чернявки. Они из разлома приходят. А ещё могут появиться алюминиевые трамваи с красными дверями, и нефтяные коровы… Трамваев мы не боимся, мы не некоторые и не ведьмы, особенно моя мама, а вот коровы – это плохо!
-Трепло, – оборвал Шэгги, – коровы дальше Заднего Двора не суются, им и там корма хватает.
-Сам трепло, – тут же разозлилась Анияка и попыталась ткнуть Шэгги локтём, при этом едва не уронив меня в лужу. – Весной очень даже суются. Они даже к живым людям подходят. Их Теана видела аж на Стеклянном мосту, когда от молочницы топала, так она домой неслась, словно нитры глотнула. А потом два дня заикалась и боялась даже на лестницу выйти.
-Ну, значит Теана трепло, – пожал Шэгги плечами, а Тин-Тин ехидно добавила:
-И заикается она с детства, потому что подслушивала под дверью у старшей сестры, о чём она со своим парнем говорит, а сестрица-то резко вышла и двинула Теане по лбу…
Анияка сочла ниже своего достоинства реагировать на эти инсинуации: фыркнув, она повела наш квартет под одним зонтиком вдоль десятиэтажного корпуса общежития, стоявшего странной загогулиной наподобие буквы Z. Поскольку край зонта постоянно то и дело цеплял меня за нос, то как следует рассмотреть я смог лишь потрескавшийся асфальт под ногами и живописно раскиданные у фундамента дома пустые бутылки, консервные банки и какие-то непонятные доски. Идти было недалеко – буквально через пару минут Тин-Тин сложила зонт и крутнула им в сторону пяти ступенек, ведущих к искомому подъезду. Избавленный от необходимости избегать ударов спицами зонта, я, наконец, смог разогнуться и оглядеться.
Довольно страшненький дворик с парой турников для выбивания ковров и паласов, полоса кусточков неопределённого подвида, далее – незаконченная лет эдак пятьдесят назад стройка непонятно чего. То ли автоматизированного коровника, то ли станции по запуску космических спутников. Сзади, то есть собственно на этой аллее Прогресса, – офисное здание и странное сооружение цвета давленых колорадских жучков, осенённое вывеской «Сеть супермаркетов самообслуживания «Крошка Цахес».
С трудом отведя взгляд от этого пейзажа, достойного совокупного внимания Гойи и Дали, я переключился на общежитие. Как и говорили шустрые детки, двери в подъезд не наблюдалось, и над тёмным проёмом сиротливо шоркала по кирпичной стене ржавая жестяная табличка с надписью белилами: «Комнаты 11001-20700». На этом отрезке стены окон по непонятной причине не наблюдалось: они начинались только на третьем этаже и были настолько грязными, что стремление рассмотреть сквозь них что-то было равносильно попытке выпросить хоть цент милостыни у Шарля Моллара.