Принцесса перед сном всегда представляла принца, своего нареченного и не рожденного брата. Волосы у него будут как у папы - серебристо-белые и мягкие? Или же он темноволосый как и сама Рейнис? Девочке очень хотелось, чтобы жених прилетел за ней на драконе. Нечестно, что драконы все вымерли, что они летают только на знамени их дома.
Рейнис видела черепа драконов в тронном зале. Огромные и зловещие, они манили дитя к себе, притягивали взгляд. И однажды она сбежала от своей няни и, играя, забралась в ноздрю Балериона и там застряла. Чем больше принцесса билась, тем сильнее смыкались костяные тиски. Она боялась заплакать или позвать на помощь, что дедушка разозлится, ведь детям нельзя играть с драконьими черепами. Рейнис тихо хныкала, кусала губы, чтобы не расплакаться. Драконы ведь не плачут, они рычат и изрыгают пламя… но все же с губ сорвался непокорный всхлип, и слезы покатились по щекам принцессы, обжигая едкой солью.
- Мама… - прошептала Рейнис тихо, на грани слуха, и внезапно чьи-то сильные руки легли на талию девочки и осторожно потянули на себя. Принцесса закричала, принялась лягаться, но мужской смех вынудил ее смущенно замолчать.
- Разве прекрасные принцессы берут мертвых драконов приступом? - смеясь, осведомился рыцарь в белом как снег плаще. Волосы его золотом сверкали, а глаза искрились изумрудной зеленью. Он бережно поставил Рейнис и поправил ее платьице. Девочка судорожно всхлипывала, и рыцарь нежно вытер слезы с ее щек. - Ну, полно, ваше высочество, это всего лишь старые кости, вам нечего бояться. Да и что мертвый ящер может сделать живой принцессе?
Рейнис улыбнулась мужчине сквозь слезы. В сказках рыцари спасают принцесс от драконов. Может, этот человек ее рыцарь? Рейнис доверчиво прильнула к груди Джейме Ланнистера, восторженно глядя в его точеное лицо. Не нужны ей никакие принцы и братья, принцесса хочет себе в мужья белого рыцаря! И драконов тоже не надо. Лучше конь! Завтра она попросит отца, чтобы только сир Джейме ее охранял, и когда Рейнис вырастет, рыцарь тоже влюбится в нее. Ведь рыцари всегда влюбляются в принцесс.
========== Жемчуга слез (Бейлон Грейджой/Аланнис Харлоу) ==========
Бейлон похож на море. После его поцелуев на губах было солоно, голос звучал сильно, словно прибой, и сам сделан из камня и соли. Аланнис не могла не гордиться таким мужем. Но не могла и не бояться его. Море опасно даже для самых опытных и смелых капитанов, а она всего лишь женщина, пусть и железнорожденная.
Вместо серебряного серпа на черном шелке отныне извивались золотые щупальца.
Бейлон обнимает крепко и жадно, будто кракен, поймавший желанную добычу. У Аланнис всегда перехватывает дыхание, когда ласки мужа обрушиваются на нее волной. Бейлон вовсе не груб и не причиняет боли, но на коже цвета морской пены все равно алеют следы его губ и пальцев. А когда чрево Аланнис начинает расти и округляться, в глазах Бейлона цвета неба в шторм она замечает серебристый огонь любви и гордости. Но супруг не леет ее, как принято у зеленых лордов. Он суров, смел и решителен, роскошь ему чужда, но все же из редких плаваний он привозит Аланнис подарки. Особенно любит дарить жене жемчуг, слезы русалок. И Бейлону все равно, что слезы морских дев могут принести несчастье деве островной.
Аланнис рожает сына. В этот же день, держа новорожденного вопящего мальчугана на руках, Грейджой решает отвоевать старый закон и сделать Острова королевством.
- Наш сын будет править Железными островами! - заявил он тогда, охваченный отцовской гордостью. - Грейджои вновь станут королями! Пусть наш сын носит имя Харрен в честь последнего короля островов. Эйгон Таргариен убил его, но сегодня он возродился среди соли и камня.
- Это несчастливое имя, - тихо, но решительно молвила леди Аланнис, подняв на мужа взгляд. Она не плакала и не кричала, давая жизнь еще одному кракену, но ладони ее горели и кровоточили. В острой боли схваток она не заметила, как изодрала их собственными ногтями. - Драконы убили Харрена и его сыновей, превратили королевство в клочок своих владений. Пусть он будет зваться Родриком в честь моего отца и брата.
В честь тех, кто устроил ее брак с Бейлоном. Но муж нахмурился. Море волновалось, разбуженное штормом.
- Бабьи страхи, - выплюнул Грейджой презрительно и покинул покои уставшей измученной леди жены. Однако вечером в чертогах Пайка лорды и капитаны поднимали здравницы в честь рождения Родрика Грейджоя. А утром Бейлон преподнес Аланнис тяжелое жемчужное ожерелье. Отливающие перламутром жемчужины были слезами радости леди Грейджой.
Родился Марон, а вслед за ним - Теон и Аша. Аланнис была счастлива, глядя как растут ее дети. Как мужает Родрик, как учится плясать с топориками Марон, как делает первые шаги Аша. Хоть Бейлон больше не дарил ей жемчуга, любить его меньше она не стала. Разве можно разлюбить море той, что была вскормлена солью под пронзительные крики чаек?
Восстание прилетело на Пайк на черных вороновых крыльях и боевыми ладьями отбыло под стук барабанов и рокот прибоя. Аланнис не хотела отпускать сыновей, но Родрик и Марон так жаждали славы и подвигов… сам Утонувший Бог не удержал бы их в своих чертогах.
- Мы уходим простыми капитанами, а вернемся принцами. Не тревожься, матушка.
Разве может мать не тревожиться за своих сыновей? Жемчужное ожерелье, еще недавно согревающее, сейчас давило на грудь. Утонувший Бог за слезы своих русалок отнял у Аланнис сыновей.
Она плакала и кричала, когда Старки прибыли, что бы забрать у нее Теона. Аша цеплялась за ее юбку, а Теон смотрел на нее с таким страхом…
- Не забирайте его у меня! - умоляла Аланнис, и море струилось по ее щекам. - Теон, маленький мой… вы итак отняли у меня Родрика и Марона, оставьте моего Теона!
Лодка уносила мальчика все дальше и дальше от родного дома и сломленной горем матери. Бейлон избегал смотреть на жену.
- Я отомщу за них, - произнес он, глядя в морскую даль, на последнего оставшегося в живых сына, - обещаю тебе, они заплатят.
Сжимая маленькую ладошку Аши, Аланнис брела к замку. Печаль исказила ее черты, взгляд был затуманен скорбью. Этой же ночью бродила она по замку, звала своих сыновей. Горе заволокло сознание леди Грейджой плотной алой пеленой.
- Родрик! Марон! Где вы?..
Разве откликнутся ей те, кто пирует в подводных чертогах Утонувшего Бога?
========== Одичалая (Манс Налетчик/Далла) ==========
Рядом с сестрицей она выглядела просто, как ромашка подле зимней розы. Обе светловолосые и невысокие, с глазами цвета серебра. И хоть младшая, Вель, была хороша словно весеннее утро, Мансу больше приглянулась старшая из сестер. Далла. Имя сладкое, тягучее, что дикий мед, а Вель - тонкое и звонкое, как голос лютни. Манс любил петь, любил играть, но мед, в котором и эхо жаркого лета, и янтарный аромат полевых цветов, все ж роднее душе, истосковавшейся по теплу.
- Почему такие красавицы и без мужей? - пальцы мужчины пробежали по тонким струнам лютни, извлекая нежный прозрачный звук. Вель улыбнулась, отбросив на спину косу.
- Не нашелся еще тот, кто нас украсть сумеет, хотя многие пытались. Пересчитай мужчин без пальцев, - девушка положила руку на кинжал, - и узнаешь, сколько раз нас с сестрой украсть пытались.
- Надо же… и все живы?
Вель фыркнула. Далла же даже взгляда от костра не подняла.
- На что мне их жизни? Без пальцев, может, поумнее станут. Хотя, думаю, не пальцы им для этого надо было отрезать.
Губы Даллы тронула застенчивая улыбка.
Манс задумчиво перебирал струны, поющие под его прикосновениями. Не похожа тихая Далла на ту, что пальцы мужчинам режет, но она ведь не южанка, а женщина вольная, копьеносица, да и кровь у нее густая, северная. Если с одичалой только о своем члене думать будешь, мигом без него останешься.
Сестры были неразлучны, не будет же Манс сразу обеих воровать. Это королю Роберту одной женщины мало, а вот ему и только Даллы довольно будет. На что ему другие? Если жена хорошая, на других и смотреть нечего. Позади сквозь черные стволы деревьев мерцала Стена, Манс знал, что сейчас, когда солнце ласкает ее лучами, Стена плачет, истекает слезами и скалится, вероломная и коварная. Вороны ему не страшны, но эта ледяная громада - дело иное. Иное… Манс криво ухмыльнулся и вновь взглянул на Даллу. От морозца щеки ее пунцовели, дыхание инеем оседало на меховом вороте плаща, чуть вьющиеся локоны падали на высокий лоб. На бедре у девушки висел такой же кинжал, как и у Вель. Не удивительно, одичалые еще в материнской утробе учатся держать клинок.