После их разговора Серсея держалась с северянкой подчёркнуто холодно, делая вид, что её не существует; подруги леди Ланнистер переняли её манеру поведения, позабыв о насмешках и шутках над Барбри. Леди Рисвелл так же держалась в стороне от их компании, даже умудрилась завести дружбу с леди Фионой Роджерс, чья кузина Флоринда была помолвлена с Ланнистером из Ланниспорта. Серсея могла бы вмешаться, но не стала: нечего тратить время на северную кобылу, лучше заняться драконом. Девушка отчаянно старалась привлечь внимание принца Рейгара роскошными нарядами, нередко слишком смелыми для незамужней девушки благородного рода, пела и танцевала для королевы, нередко прислуживала ей чашницей и даже несколько раз играла с принцем Визерисом, но все оказалось напрасным: в день, когда Серсея нарядилась в чёрное и алое, чтобы понравиться своему принцу, король объявил о помолвке Рейгара с принцессой Элией Мартелл.
Мир Серсеи, все её мечты оказались погублены безумным жестоким стариком; Эйрис Таргариен отнял у неё принца, словно имел на это право. Ею, которой богами предначертано было стать прекраснейшей из королев, так нагло, так безжалостно пренебрегли. Едва сдерживая слезы, Серсея сбежала в сад, прочь от веселья, царящего в замке по случаю обручения Рейгара и дорнийки. Подруги даже не заметили ухода Серсеи, слишком занятые обсуждением невесты принца. Лицемерки, вероломные предательницы; как же Серсея ненавидела их в то мгновение!
Рыдая, она спряталась за цветущим розовым кустом. Львы не плачут, но ей было так больно, что не хотелось жить; девушка зажала рот рукой, силясь заглушить свой плач, когда её слуха коснулся посторонний звук: сквозь шелест листвы и жужжание шмеля, заплутавшего в розовых лепестках, раздавалось чье-то всхлипывание. Серсея сглотнула, насторожившись; придерживая юбки, она осторожно обошла куст и с удивлением увидела сидящую на резной скамье Барбри Рисвелл. На коленях у девушки лежал скомканные пергамент, пальцы терзали платок, а по бедным щекам катились слезы; заметив Серсею, северянка отвернулась.
- Уходи, - выдавила она; рыдания вырвались из её груди вместе с судорожными вздохами. – Убирайся, слышишь?! Не хочу никого видеть, а тем более – тебя.
- Что случилось? – Серсея вытерла платком покрасневший нос; Барбри зло свернула на неё глазами.
- А тебе какое дело? Хочешь позлорадствовать?
- Нет, - девушка опустила взгляд; её израненное сердце болезненно отреагировал на грубость Барбри, и едкие слезы хлынули по щекам, разъедая кожу будто щелоком. – Просто я… меня…
Серсея всхлипнула и расплакалась, спрятав лицо в ладонях. Разве она могла признаться северянке, что случилось? Что принц, которого лорд Тайвин обещал своей дочери, женится на другой? Что она оказалась недостаточно хороша для Рейгара, что он едва её замечал, а ведь она была почти влюблена! Барбри только посмеется над ней и скажет, что так ей и надо, заносчивой выскочке; но северянка молчала, и Серсея робко взглянула на неё сквозь пальцы: скомкав в кулаках пергамент и искусав губы в кровь, леди Рисвелл сидела, опустив голову, и дрожала, будто от холода.
- Он женится, - просипела Барбри, - отец нашёл ему невесту. Я… я ему не нужна. Он не любит меня, не любит, хотя клялся мне под чардревом, говорил, что не хочет другой женщины, кроме меня, а сам…
- Он бросил тебя, - промолвила Серсея с нервным смешком; Барбри Рисвелл бросили, как и её. Но у северянка было хоть что-то, похожее на любовь, Серсею же принц Рейгар не удостоил даже поцелуем. Однако их любви тоже оказалось слишком мало, чтобы противостоять решению его отца обручить его с другой.
Серсея несмело опустилась на скамью рядом с Барбри, придерживая юбку; северянка комкала в пальцах пергамент, расправляла и тут же сминала снова. Слезы катились по её щекам, но ни стона, ни всхлипа не сорвалось с плотно сжатых губ. Презрительно скривившись, Барбри вдруг надрывно рассмеялась, запрокинув голову.
- Я верила ему. Что теперь толку в его обещаниях, если его женой станет другая? Её сыновья будут его наследниками, а наши дети… Боги, как будто я позволю ему!..
- Позволишь что? – Серсея напряглась, вся обратившись в слух; неужели Барбри позволяла своему возлюбленному вольности? Любопытство буквально выворачивало ей руки, вопросы рвались с языка, жгли губы, но Серсея не осмелилась спрашивать, пронзенная ледяным взглядом северянки. Сглотнув, леди Ланнистер уперлась ладонями в скамью и вздрогнула, ощутив прикосновение холодной, точно у Иного, руки Барбри к своим не менее холодным пальцам. Обе девушки замерли, Серсея даже задержала дыхание, леди Рисвелл втянула в рот нижнюю губу, но ни одна из них не отняла руки. Пальцы северянки втиснулись в ладонь Серсеи, и девушка ухватилась за них отчаянно, задыхаясь от боли в сердце. Как странно, что в миг, когда она наиболее несчастна и уязвима, рядом нет никого, даже Джейме, кроме кобылы Рисвелл. Кто бы мог подумать, что их, таких разных, объединят похожие беды.
Серсея не знала, сколько они просидели так, молча, цепляясь за руки друг друга; этого было недостаточно, чтобы залечить их раны, однако Серсея была благодарна за такую малость. Кому она могла ещё открыться? Глупышке Сериссе или сплетнице Эйлин Эстрен? Барбри по крайней мере никому не расскажет, а если и начнёт болтать, то кто её послушает? А Серсея могла поделиться столь возмутительным слухом – подумать только, леди Рисвелл распутничала до свадьбы, а парень собирался жениться другой! Но отчего-то Серсее совсем не хотелось делиться новостью даже с приятельницами. Что они понимают, эти наивные дурехи? Барбри по крайней мере способна разделить её боль. Но это вовсе не значит, что они теперь подруги! Северянка в любом случае не принадлежала кругу дочери лорда Ланнистера, так что не получит ничего кроме мимолетного утешения; Серсея подозревала, что и ей не стоит ждать от Барбри большего, но пока её это мало волновало: девушке просто было приятно, что рядом есть кто-то, с кем можно поплакать по своим разбитым мечтам.
========== Призрачная надежда (fem!Тирион Ланнистер/Бринден Талли) ==========
Это было наивно, но все же Тинора надеялась, что отец найдёт ей мужа. Пусть не красавца, не принца и не знатного лорда, но хотя бы рыцаря, человека, которого Тинора если не полюбить, то уважать бы могла. Время шло, расцвет настиг Тинору через месяц после её четырнадцатых именин, и никто не просил её руки, несмотря на знатность происхождения и богатство рода. Кусая губы, комкая и выкручивая в кулаках шёлковый платок так, что становилось больно ладоням, Тинора смотрела, как внимания Серсеи добиваются лорды и рыцари; на пирах, которые лорд Тайвин устраивал на исходе года, у сестры не было даже мгновения присесть, в пляске она могла стереть себе все туфли, в то время как Тинора просиживала весь вечер подле тёти Дженны. Она бы не пошла танцевать, прекрасно понимая, до чего нелепо и комично будет смотреться рядом с рослым кавалером, но как же Тиноре хотелось, чтобы её пригласили, и не по просьбе Джейме, тёти или кого-то из дядьев, а потому что видели в ней девушку. Но разве кто-то заметит Тинору Ланнистер, грязный осколок стекла, когда рядом алмазом сверкала Серсея?
Всякий раз Тиноре хотелось плакать, но она сдерживалась, зная, как не любит её лорд-отец подобные сцены, стойко выдерживала весь пир от начала до конца, стараясь вести себя достойно и учтиво; все-таки она была Ланнистер, уродливый, недорослый, но все же Ланнистер, и, когда становилось совсем тяжело, именно это поддерживал её наравне с сочувствием тётушки Дженны и леди Дорны и Джейме: брат всегда приходил к ней после пира, приносил сладости и сплетни, которые ему довелось услышать во время праздника, и Тинора бесконечно любила его за это. Джейме словно не видел ее уродства – разномастных глаз, тяжёлого выпуклого лба, кривых коротковатых ног, волос, по цвету больше похожих на выгоревший лен, нежели на ланнистерское золото, - неизменно находил минутку, чтобы побыть с младшей сестрой, рассмешить, заставить улыбнуться. Когда несколько мальчишек-оруженосцев, сыновья знаменосцев лорда Тайвина, наглые и хорохористые, словно молодые петухи, поймали Тинору в одном из коридоров Кастерли-Рок и залили ей волосы мёдом, а потом и вовсе повалили на пол и задрали ей на голову юбки, Джейме избил каждого из них, так, что они потом не решались даже взглянуть в её сторону. Из-за этого Серсея не разговаривала с ним целую неделю, и Тинора полагала, что это именно она науськала оруженосцев, половина которых была в неё влюблена. Тиноре это казалось странным: любить Серсею все равно, что любить ядовитую змею: сколько её не корми и не гладь, она все равно ужалит. Леди Дженна старалась не подпускать девушек друг к другу лишний раз, но Серсея все равно находила способ гадюкой вползти к старшей сестре, чтобы очередной раз унизить, посмеяться над ней, напомнить, какая она, Тинора, уродина и что никто её не полюбит.