- Что, Маркус Кин, правда глаза режет? Или ты думал, что мы не знаем о твоих грязных делишках и извращениях?
Он, Лукавый, хохотал. Своими разбитыми от пощечины губами. Кривился, вскидывая горделиво голову назад, и смеялся. Смеялся над ним: издевательски, полосуя словами нутро, разум и заставляя терять контроль. И никакая молитва здесь не помогла бы.
Кин понимал, что попытаться сказать: «Я не…» было бы глупо. Было бы не правдой. Потому что – да. Чувство, будто на него вылили ведро помоев или вытянули наружу все его далеко нелицеприятное нутро, стянули одежду и оставили обнаженным, грязным на обозрение огромной толпы, поглотило сполна.
Маркус хотел ударить снова, на этот раз кулаком. Но чужая хватка не позволила. Он не слышал, что говорил Ортега, развернув к себе, оттолкнув от кровати, оттащив силой и прижав спиной к стене. Потому что в ушах Кина пульсировали слова Лукавого.
Отпустило лишь, когда он оказался вытащен из комнаты на свежий воздух. Стыд окатил, как кипяток.
- Ни слова, Томас.
Бывший священник отошел в сторону. Сейчас он, как никогда, нуждался в личном, не тронутым никем пространстве. Облокотившись о стену дома, с шумом выдохнув, Кин облизнул пересохшие губы.
“Ни слова. Потому что я не отвечаю за последствия. Потому что я старый педик, который…”
Мысли прервались волевым усилием. Экзорцист практически сумел взять себя в руки, но из-за пристального взгляда, стоящего рядом Томаса, контроль утекал, как песок сквозь пальцы. Кин вновь чувствовал себя выпотрошенной рыбой, которую разглядывали все окружающие. Рыбой с дефектом, которую никто не будет есть, а просто выкинут в урну. Терзал не стыд и возможная неприязнь к своей персоне из-за содомии. Ведь Маркусу уже давно было наплевать на постороннее мнение. Он жил своей жизнью. Он делал выбор сам. Злил сам факт, что его выставили на показ: так нагло и неожиданно, перед другим священником. Злила сама вероятность определенных вопросов и иного характера взгляды. Потому что Томас Ортега наверняка был «правильным». Тем, кто по мнению «престарелого педика» вряд видел и понимал такие взаимоотношения у служителей Церкви.
Кин тяжело сглотнул и его разум, память, весь он вернулся к Питеру. Тот… ждал его?
Горечь пронзила с головы до ног, смешавшись со злостью за раскрытие «постыдной» тайны. Потому что он и правда все это время спал с мужчинами. И касался этими губами распятия, смел читать молитвы после всего, что… делал. Может поэтому Господь отвернулся от него? Может Ему надоело слушать и смотреть на того, кто пал в глазах, став на стезю содомита?
Злость выливалась в легкую дрожь, впрочем, мужчина старался не показывать её. Но вот глаза… Глаза впервые отражали без сокрытия всю гамму чувств: горели, сверкали как у больного, вспыхивали раздражением, яростью и осязаемым желанием уколоть или съязвить на любое возможное замечание. Он словно ждал хотя бы одной фразы или «не такого» взгляда. Затем мужчина поймал себя на мысли, что ему очень хочется достать из кармана телефон. Мобильник будто жег тело через ткань. Маркус жаждал вытащить его и набрать сообщение или позвонить Питеру.
- Час на отдых и… Продолжим.
Томас же не знал, что сказать. В голове царил хаос, а сам священник не понимал зачем до сих пор стоит на улице. Настолько взбешенным он видел Маркуса впервые. Ни один демон, над изгнанием которого они сражались вместе, не выводил экзорциста из себя так сильно. Они цеплялись за отголоски прошлого Кина, за его детство, какие-то черты характера, веру и ее потерю, груз ответственности, который пришлось нести на плечах. Это цепляло, сбивало, но никогда не лишало контроля.
Теперь же демон знал насколько болезненный и верный удар нанесли его слова и вероятнее всего будет действовать в том же направлении. Потому что Маркус не остановился бы после первого удара. Не вышел бы из комнаты, взяв перерыв для успокоения мыслей. Его пришлось выволочь силой и это было крайне опрометчиво с их стороны.
Ортега выдохнул и потер лицо ладонями. Трогать Кина сейчас он не собирался, но и оставлять тему без обсуждения тоже не следовало, насколько бы неловкой она ни была. Потому что они напарники и должны знать друг о друге все. Эти же слова говорил ему Маркус в самом начале. И все же, червячок запущенный Мартой в голову Томаса, делал свое дело. Не думать о «предпочтениях» Кина у священника уже не получалось.
Бросив короткий взгляд на мужчину исподлобья, Ортега направился обратно в дом. Перед глазами пронеслись обвинения о связи с Джессикой, о письмах, настойчивые советы забыть об этой женщине и вспомнить о данных обетах. Ругань и презрение, обвинение в слабости после того, как демону в Кейси Рэнс удалось сломить неопытного экзорциста и окунуть в постыдную иллюзию. Вынудить поддаться своим желания и в итоге сделать большую ошибку. Чем же по итогу Маркус оказался лучше?
«Теперь ты для меня бесполезен» - прозвучала в голове его фраза, и Томас на секунду почувствовал поганое удовлетворение от того, что его наставник оказался далеко не так свят, как хотел бы казаться. Поймав себя на этом, он мгновенно осекся – ведь именно этого и добивался демон, пытаясь смутить его, смутить Маркуса. Поселить в голове червоточину, которой можно будет воспользоваться при удобном моменте.
«Я не должен так думать. Это дело Маркуса. Не мне его обвинять или порицать. В конце концов он отлучен от Церкви, и не сама Церковь дает нам сил для борьбы с нечистым духом».
Однако в голове такое все равно укладывалось с трудом.
Дверь в комнату Марты оказалась распахнута. Алан сидел подле сестры и стирал кровь из разбитой губы, успокаивая ее плач. Связывающие девушку простыни валялись в стороне. Мужчина поднял голову и впился гневным взглядом в молодого священника.
- Вы били ее! Почему она привязана?! Что вы за священники такие, если позволяете себе такое издевательство над беззащитной девушкой?
- Она одержима, если ее не обезопасить, то может случиться все что угодно.
- И поэтому вы бьете ее?!
Томас чувствовал свою вину. Он не знал, как правильно ответить на этот вопрос и как объяснить человеку, который не верит в одержимость, то что происходило в этой комнате.
- Алан, прошу Вас, мы не хотим причинять ей боль и стараемся помочь. Демон проявил себя, он пытается задеть за живое, отвлечь…
- Довольно. Довольно с меня этого бреда! – мужчина поднялся и подошел к Томасу почти вплотную, вынуждая сделать шаг назад, - У нее жар. Сильные боли в животе.
- Демон разрушает ее тело, но мы уже близки…
- К тому, чтобы убить ее?!
- Нет. Мы как раз делаем все что можем, чтобы не дать этому случиться. Пожалуйста, не мешайте нам.
Алан прищурился, однако больше ничего не сказал. Проходя по коридору, он толкнул Ортега в плечо. Но священник не отреагировал на это, лишь опустил глаза в пол. Боль и вина, вера и надежда на лучший исход смешались воедино и вылились в тихую молитву.
Решив не возвращаться к Маркусу, Томас занялся приготовлениями к очередной духовной битве. Роберта показала ему, где хранятся бинты, жаропонижающее и другие лекарства, которые могли понадобиться. Затем попросила Алана отвести ее на вечернюю службу в церковь. Слушать плач и крики дочери она больше не могла, но в отличие от сына не собиралась никого останавливать.
Отдых вышел очень условным. Проводив Роберту и Алана до крыльца, Томас заговорил с Маркусом лишь когда они были готовы возвращаться к Марте.