Чувство злости хлестнуло внутри, подстегнув подняться. Кин знал, что в его зрачках что-то отразилось. Потому что это был Томас Ортега. Его ученик, друг и напарник. Глупый Томас, место которого должно было остаться в родной церкви за чтением месс.
- Я б вас всех… под одну гребенку…
Маркус оказался у решетки. Просунув руки меж прутьями, облокачиваясь о железную перекладину, экзорцист рассмеялся, глядя на офицера полиции. Испытывая на самом же деле дикую ярость.
- Что, женушка заставляет ходить на мессы? Тяжело, наверное, молитвы за столом читать. Не богохулить, пост держать. А живот то требует, жрать хочется, да? И с каких пор полиция распускает руки в сторону священнослужителей? Забыли законы нашей демократической страны?
Приподняв подбородок, скривив губы в презрении и сарказме, Кин собирался сплюнуть на пол, но сдержался. Даже когда его ожидаемое схватили за ворот рубашки через решетку.
- Тихо, тихо, офицер. Один удар – и превышение полномочий. Но давай, ударь меня. Давай, давай. Я же вижу, ты хочешь это сделать.
Позволив себя оттолкнуть, продолжая саркастично улыбаясь и слушая ругательства в свой адрес, Маркус обернулся к Ортега только когда, как офицер скрылся в коридоре. Внимательный взгляд прошелся по молодому священнику. Неужели его доломали на допросе? Того, кто справлялся с одержимыми.
- Томас. Что случилось?
«Старый лев защищает львенка», - именно так сказала ему одна из одержимых. Именно это ощущал Маркус Кин, видя в каком состоянии находится его напарник.
Томаса же происходящее не касалось. Он не обратил внимания ни на перепалку Кина с полицейский, ни на долгий взгляд и вопрос в свою сторону. Ортега просто сидел на жестком матрасе и смотрел в пол. Меж бровей залегли морщины, губы напряженно вытянулись в одну линию. Ему хотелось вдохнуть, распрямиться и сбросить с себя оцепенение, но тело стало клеткой, не позволяющей сделать что-либо.
Они снова проиграли. Ничего не смогли сделать из-за постороннего вмешательства или потому что оказались слабы? Что будет дальше? На них повесят смерть Марты? Ели так, то он готов понести этот крест. Потому что он, экзорцист, не справился. Не успел довести дело до конца и девушка, вверенная в руки Господа через него, погибла. Лейтенант так и не сказал как именно отошла Марта, но это было не столь важно. И все же…
Ортега нахмурился чуть сильнее, вспоминая машину скорой помощи и врачей. Она ведь жаловалась на боль в животе.
- Томас, - рука Кина мягко встряхнула его за плечо, заставляя проморгаться и перевести взгляд на мужчину.
- Она… Она мертва.
Томас поджал губы и пробежался взглядом по углам камеры.
- Мы… Это моя вина. Я не успел, Маркус.
Повторять дважды не было необходимости. Значит… и правда не успели. Или…?
Томас был не в себе. Кин не раз уже видел его в таком состоянии. И давно понял насколько близко молодой экзорцист принимает поражение. Их главное отличие состояло в том, что Маркус прятал боль и горечь от проигрыша глубоко внутри. Он мог позволить себе напиться в одиночестве, закрыться одному в комнате и там выпустить все терзания. Потому что он, Маркус Кин, был обязан быть сильным на виду у всех, даже если давно треснул внутри. Он – Экзорцист, с огромным стажем. Его знают демоны и боятся. Боялись.
- Томас.
Встряхивание не помогло. И не должно было помочь.
Ладонь легла на щеку Ортега, заставляя опомниться.
- Посмотри на меня, Томас.
Присев на корточки перед ним, одним коленом опираясь о пол, Маркус разглядывал своего напарника. Слишком молод. Он слишком молод и не готов, как бы оба того ни хотели.
- Это не твоя вина. Ты был прав. Демон есть.
Вторая ладонь легла на другую щеку Томаса, заключая его лицо в свой плен. Кин старался подыскать слова. Но что может старый лев сделать, чтобы утешить промашку молодого львенка на охоте? Когда он сам не успел направить и подставить плечо, не заметил возможной ошибки?
- Марта погибла не из-за тебя. Твой дар привел нас к ней. И я верю, что неспроста.
Тепло ладоней разливалось по лицу. Томас позволил себе, как и раньше, прикрыть глаза и ухватиться за этот жест поддержки. Он понимал, что слаб и не уверен в своих силах, чего себе не должен позволять, как экзорцист. Как Маркус, которого жизнь поломала намного сильнее с самого раннего возраста.
- Может быть, но какой от этого теперь толк? Какой смысл, ведь все упущено?
Священник тяжело вздохнул и поднял глаза выше. В чертах Маркуса скользило беспокойство и разделяемая горечь. Они не знали Марту и видели девушку в самый худший день ее жизни, но оба искренне скорбели по загубленной душе.
Томас не понимал, как Маркус справлялся с таким грузом в одиночку. Ведь он привык работать один. Он_мог_работать один.
- Ты был прав, - Ортега легко кивнул самому себе и отвел взгляд в сторону, - Я не готов. Я не справлялся один и до этого. Мои видения это не дар, а проклятие. Я ведь пытался вытянуть его, я звал его в себя, когда времени уже не оставалось. Но там было…пусто.
Именно это ощущение — пустоту — и почувствовал молодой экзорцист, когда Марта закатывала глаза, а в дверь бились отец Уильямс и Алан. Что-то ускользнуло, может затаилось, но не осталось в девушке и не освободило ее. Ведь момент освобождения виден всегда.
Что мог сказать ему Кин?
Какие слова поддержки смогут вернуть на путь истинный, когда веру точит червь утраты, червь сомнения и горечи от бессилия?
Сколько раз сам Маркус сталкивался с подобным? Сколько раз он сцепив зубы не давал себе сломаться и был один?
- Посмотри на меня, Томас.
Повторив второй раз свое требование, экзорцист добился успеха. Легкая улыбка тронула губы.
- Когда я встретил тебя впервые, то хотел вышвырнуть из машины на первом перекрестке, потому что считал тебя слабым. Наивным и глупым. Не знающим, в какую трясину на самом деле ты лезешь.
Ладони не исчезали. Маркус хмыкнул, на лице появилась саркастичная улыбка. Но в ней было нечто новое. Не привычно-холодный укор молодому священнику.
- Ты сбивался в молитве и видел бы свои глаза при первом изгнании. Мне казалось, что ты выронишь распятие и сбежишь через пять минут после проявления демона. Но ты не сбежал.
Кин продолжал говорить спокойно и уверенно.
- Ты справился. К моему удивлению. Мальчишка. Хотя отправить тебя обратно вести мессы я все же временами хочу, но… У тебя дар, Томас. И сила Божья. Господь отметил тебя и уготовил трудный путь. Путь, по которому никогда не будет легко идти.
Теплая мозолистая ладонь скользнула с щеки, укололась о щетину. Взгляд Кина устремился ниже, ускользая от глаз Ортега.
- Мы не ошиблись. Демон есть. И он затаился, мы что-то упустили, Томас. И должны это исправить, ради Марты и Роберты. Я верю в тебя, как верит Господь и направляет тебя.
Палец зацепил чужой подбородок. Взгляд остановился на нижней губе священника и губы Кина дрогнули в недовольстве. Он едва скривился, смешав в этом движении возмущение, вспышку злости и сожаления.
«Что это…?» - говорил взгляд, жест, касание. Беззвучно подмечая в повисшей тишине замеченное еще по возвращению Томаса в камеру.
Огрубевшая подушечка большого пальцы прошлась по разбитой и припухшей губе, стирая каплю крови, скользнув вниз по подбородку.
- Ты не виноват, Томас. Мы найдем этого демона. Он отступил и затаился. Но мы его найдем. Ради Марты.
Неожиданно, Кина будто толкнуло меж лопаток. Они находились слишком близко друг к другу.
Губы Томаса оказались сухими и горячими. Точно раскаленный металл. У него же, Маркуса, прохладными.
Осторожное прикосновение скрепилось одиночной едва набухающей каплей крови. Теплое, легкое. Скорее соприкосновение двух дыханий, а затем мазок покусанных до легкой корки губ. С последующей вспышкой неожиданного смущения и оторопи.
Со скользящей прочь с щеки ладонью. С отводом взгляда и першением в горле. Обжигающим клеймом одного – старого педика, как метко сказал демон, и второго – молодого, молчащего, пылающего горечью проигрыша не войны, но сражения.