- Не то, чтобы я считал, что ты с этим не справляешься, но, кажется, тебе не помешает помощь.
Вскинув бровь в удивлении, что почти означало не произнесенное вслух «О», Кин потер бородку под нижней губой. Взгляд не стал встречаться с другим. Наоборот, опустился в пол.
- Пожалуй, - коротко, емко, открыто и доверчиво, - Но… Ты же понимаешь, что это станет основным местом для удара, Томас? Мне-то не привыкать.
Ортега коротко усмехнулся и тут же попытался спрятать свою усмешку. Он успел посмотреть насколько Маркусу «не привыкать». Жизнь-иллюзия, которую предлагал Кину демон, вскрыла молодому священнику многое. Однако кое-что еще показала ему и одержимость Беннета.
- У меня есть свое мнение на этот счет.
Томас едва заметно пожал плечами и словно с вызовом, словно доказывая, что на этот раз он не собирается действовать необдуманно, а затем сожалеть и отступать назад, положил руку на плечо Маркусу и привлек его к себе.
Они оба прекрасно понимали, что демоны в первую очередь станут бить на это. Что будут нещадно терзать, крошить внутренние барьеры и щиты, издеваться и обвинять в низменности и порочности. Но у демона в Беннете ничего не получилось, потому что страсть и физическая тяга здесь были ни при чем. Глаза закрывались сами собой, окунаясь не в темноту, а в отсвет заходящего солнца, проникавшего в номер мотеля. Почти такого же, в каком Кин слышал обвинения от Томаса и показательно пил святую воду, отражая гнев и страх напарника из-за их неудач.
Более сильное давление Маркуса заставило Томаса прислониться к стене спиной, упереться в нее затылком и слегка приподнять голову, не уходя и не прерывая поцелуя. Рука с плеча Кина сдвинулась к шее, затем к затылку, проходясь по короткому ежику волос. Огладив, он соскользнул на ворот и принялся, не глядя, расстегивать пуговицы.
Поцелуй продолжился: губы горели, а воздуха становилось все меньше. Дыхание сплеталось в одно целое и пополнялось краткими вдохами на двоих. Касания Томаса порождали дрожь, вызывая с непривычки напряжение в мышцах. Ладонь Маркуса уперлась в стену совсем рядом с головой напарника, запястьем почти касаясь его уха.
Кин не собирался ничего говорить. С языка не могло сорваться ни слова: мысли не формировались в звуки; чувства и эмоции не находили словестного проявления. Он не знал, смотрел ли Бог на них в этот момент, но думать об этом не хотелось.
Пальцы поддели светлый джемпер, приподняли его, проводя по открытой коже вверх. Почти так же, как было на кухне Оливии, только сейчас Ортега не был прохладным после душа, а на его шее не висело влажное полотенце. Мексиканец вздрогнул, но отстранился от стены, чтобы позволить стянуть с себя кофту.
Полы рубашки Кина оказались расстегнуты и вытянуты из брюк. Сжав их, Томас дернул напарника на себя, непроизвольно и сам ударяясь затылком о стену. У них не было необходимости спешить, никто не мог нарушить их единения, и все же Ортега ускорялся. Было странно стаскивать с плеч мужскую рубашку, а не скидывать с более хрупких лямки платья; странно чувствовать бедрами прижимание чужого напряженного паха. Странно, но не отталкивающе.
Звук расстегивающейся ширинки потонул в первом шумном вдохе, прерывающем поцелуй. Тело поддалось импульсу, давлению и обхвату через ткань. Сладкая нега, намеренно отвергнутая церковными обетами и уже забытая после нарушения клятв с Джессикой, пронеслась волной по телу, распаляя пламя и голод. Заставляя закрыть глаза и запрокинуть голову выше, поддаваясь навстречу.
Губы Маркуса прижались к открывшейся шее, оставляя отпечаток не поцелуя, но касания, нежащего кожу. Для него все это не было ни странным, ни непривычным, ни новым. Но в то же время с Томасом выходило… Не так, как раньше? Иначе?
Нет, Кин не собирался его «оберегать» точно фарфоровую статуэтку. Не собирался мягко «потрепать» послушную колли Бога по холке и уйти в сторону. Взгляд Маркуса темнел, но напарник не мог видеть этого. Дыхание сорвалось, стоило получить нужный отклик.
Колено экзорциста вклинилось между ног мексиканца. Губы снова с жадностью поймали чужие. Маркус мог бы насладиться сорванным движением бедер напарника, дрожью его тела; мог бы довести его до предела, заставив проявить инициативу первым, или же мог всем этим оттолкнуть себя?
Ладонь проскользнула под ткань расстегнутых штанов и белья. Пальцы Маркуса были не грубы и не нежны. Он забирал чужой стон, мысленно надеясь, что тот не полон возмущения. Потому что поцелуй давно сорвался из «легкого» в голодный, отрывистый и проникновенный. Язык сталкивался с чужим, пробуя, поддевая и увлекая за собой. Прося «ответить». Сердце и пульс застучали быстрее, дыхание сорвалось окончательно. И Кин абсолютно четко понял две вещи.
«Я - тень в летний зной», - шептал ему демон в теле Алана.
Спасительная ли ты тень, Томас Ортега?
Пальцы обхватили крепче в простых движениях, знакомых каждому мужчине.
«Я – прохладный ключ в жаркой пустыне»
Зубы прихватили нижнюю губу, затем перекинулись на верхнюю, переплетаясь в промежутке с языком и приглушенным стоном Томаса. Дрожь проскочила по позвоночнику вниз, уколола поясницу. Взгляд наконец-то встретился с чужим.
«Ты можешь отдохнуть и можешь….»
Маркус понял главное - слова демона теперь не были ядом искушения. Они заставляли посмотреть с другой стороны, стирая вбитое в голову непременное отлучение за «порочное» проявление. Это - искренняя забота, лишенная похоти. Это - соединение духовного и физического, не включающее единоличие и жажду обладания для плотского удовлетворения.
Может ли он быть любим…?
- Мх, - Ортега качнул головой, разрывая поцелуй и цепляясь пальцами обеих рук за пояс напарника, чтобы то ли отстранить, то ли ухватиться за него для обретения еще одной точки опоры.
Пуговица и ширинка поддались рывкам. Одна ладонь повела по пояснице, задирая оставшуюся на теле майку, вторая скользнула к паху, минуя одежду. Томас не замирал: он действовал, вторя движениям Маркуса, упираясь лбом опущенной головы в подбородок мужчины. Пальцы обхватывали напряженную плоть и ласкали ее, то набирая, то сбрасывая темп. Они могли переместиться к кровати, но Ортега не был уверен в том, что сможет сделать и шаг в сторону. Возбуждение пронзало, скручивало мышцы и кололо пах, разгоняясь умелыми касаниями, проталкиванием через плотно сжатые пальцы, срывающими глухие стоны.
Думал ли он об этом? Нет. Не позволял, одергивая каждый раз. Почти также рьяно, как отгонял воспоминания о Джессике, стыдясь себя и своей несдержанности. Но сейчас он не чувствовал ни вины, ни стыда. Кровь стучала в висках, жар окутывал пространство и туманил голову, заставляя вновь поднять ее и столкнуться с Маркусом. За спиной у них не было распятия, но оно бы не треснуло и не перевернулось.
Кин мазал по приоткрытым губам Ортега своими, порывисто захватывая их. Глубоко, терпко, пряча собственные сиплые стоны. Пальцы смыкались сильнее, касания обжигали. Хотелось списать острую реакцию от прикосновений на долгое отсутствие физической близости, ведь иллюзия демона была для Маркуса лишь иллюзией и не могла утолить давнего голода. Но предаваться греху лжи экзорцист не хотел.
Слишком приятно.
Слишком много и мало в одно и то же время.
Слишком нужное. Желанное.
Ком застрял в горле. Маркус застонал и толкнулся в кольцо пальцев Ортега сильнее. Ещё раз и ещё. У них получалось почти синхронно, скрываясь за влажными звуками коротких поцелуев. Кин делал так, как делал себе. С одной небольшой разницей.
Немного быстрее.
Потому что Томас открывался для него с новой стороны: более порывистым, нетерпеливым. Подушечка большого пальца обвела край плоти. Обхват пальцев сверху повел кольцо вниз, обнажив головку. Несколько раз ладонь просто прижимала плоть к телу, поглаживая у самого основания. Стоны Томаса, усиливающиеся с каждый движением вверх-вниз, заполоняли уши. Стучали набатом в голове. Запах возбуждения ударял в нос вместе с горчинкой пота.