Каждый день она держала в руках меч, пока ей всерьез не надоели мечи, но она так и не научилась им владеть, даже самым длинным и тонким. Камилла хотела научить ее фехтовать как следует, но Пирра велела не делать этого, чтобы они заметили, если что-нибудь вдруг вернется.
Нона не умела показывать запретные фокусы с костями, хотя Паламед владел серыми кусками плоти почти так же, как Камилла – мечом. Ей приходилось держать их в руках и слушать всякую ерунду, которую он нес.
– Вообрази, что можешь растянуть кость. Растяни ее. Представь, что ты касаешься ее изнутри. Вскрой ее.
Он никогда не ругал Нону за то, что она не может сделать ничего, что он говорил, но вел себя так, как будто это очень интересно.
Вначале она почти ничего не умела делать, но со временем вспомнила, как застегивать рубашки, завязывать шнурки, намыливаться в ванне и наливать воду в стакан так, чтобы рука не дрожала и вода не выплескивалась. Стыдно было вспоминать, как мало она могла в самом начале. В те очень медленные первые дни она была очень расстроена. Но теперь она умела почти все. Она знала всякие важные вещи – что положено делать в какое время дня и что не положено и что человеческие уши не настолько интересны, чтобы совать в них пальцы. В те первые дни Паламед, Камилла и Пирра часто смотрели на нее ошеломленно, теперь они порой удивлялись, но уже не шокировались, и часто она заставляла их смеяться.
И теперь они ее трогали, иногда даже без прямой просьбы. Пирра могла внезапно грубо обнять ее или подхватить своими крепкими жилистыми руками и усадить на диван. Паламед укрывал ее одеялом, когда она ложилась в постель, и аккуратно подтыкал его по углам. Если она, идя по улице рядом с Камиллой, брала ее за руку, Камилла сжимала ее руку в ответ. Нона не понимала, как остальные люди ходят и вообще живут, прикасаясь друг к другу только по необходимости. Когда Нона спросила об этом, Камилла объяснила, что это потому что людям надо бы чаще мыться.
Нона теперь умела делать все необходимое, но список вещей, в которых она была хороша, оставался прискорбно коротким. Нона хорошо умела:
1) трогать других людей;
2) вытирать посуду;
3) водить рукой по плоскому пробковому ковру, вынимая из него все волосы;
4) спать в разных позах и положениях;
5) понимать любой язык, на котором к ней обращались, при условии, что она видела лицо, глаза и губы человека.
Оказалось, что Паламед и Камилла знали только один язык, а Пирра говорила на этом же языке, неплохо на двух других и кое-как еще на пяти. Тот язык, на котором говорили все трое, обычно использовался для деловых операций, так что ничего странного в этом не было, – но он постепенно выходил из моды, потому что считался языком ужасных людей. При этом диалект, распространенный в городе, они понимали не всегда, и произношение казалось им странным. Нона понимала всех и могла ответить так, чтобы ее поняли, и никто никогда не замечал в ее речи акцента. Это смущало Паламеда. Когда она впервые объяснила, что просто смотрит, как люди говорят, и шевелит губами точно так же, это запутало его настолько, что у Камиллы разболелась голова.
Вокруг говорили на куче разных языков и диалектов, а все из-за беженцев с других планет и всех этих переселений – Нона знала о переселениях, потому что о них постоянно разговаривали в очередях, – и если ты обращался к человеку на его языке, он сразу становился добрее и предполагал, что ты родом из того же места, что и он, и пережил то же самое. Это было полезно. Многие относились к другим подозрительно, потому что хотели переселиться в хорошее место и боялись, что чужаки устроят им плохое переселение. Многие уже пережили хотя бы одно неудачное переселение. Сейчас все ютились на одной из трех планет, и все соглашались, что эта худшая из трех, хотя Нона всегда немного обижалась за планету.
Итак, Нона жила с Камиллой, Паламедом и Пиррой на тридцатом этаже здания, где почти все были несчастны, в городе, где почти все были несчастны, в мире, где все говорили, что убежать от зомби можно, но не навсегда.
Вообще-то произносить слова «зомби», «некроманты» или «некромантия» за стенами дома (а на самом деле и дома тоже) было нельзя. Нона не понимала почему, ведь обо всем другом они разговаривают, но Паламед объяснил, что это суеверие во втором случае и злость в первом, чего Нона не поняла. Так происходило всю жизнь Ноны – на следующей неделе ей должно было исполниться полгода, и Пирра сказала, что они отметят это на пляже (если там никто не поставит миномет).
Нона была ужасно счастлива, что прожила целых шесть месяцев. Ожидать большего мог бы только очень жадный человек.
3