– Почему ты флиртовала с учительницей, она же тебе не понравилась?
Руки Пирры – она складывала белье, сидя рядом с ванной, – замерли.
– Почему ты решила, что она мне не нравится?
У Ноны не хватало слов, чтобы объяснить.
– Ну просто, как ты села… ты только иногда на нее смотрела. Все такое.
– Жаль, что ты не в Бюро, – сказала Пирра, не отвечая на вопрос.
Вот почему Ноне разрешили ходить в школу, убедившись, что она будет говорить, что живет с сестрой и подругой отца, а все остальные умерли. Версия была совсем обыденная и скучная, и она жалела, что ей не дали более интересного варианта, покруче.
Хотя Нона официально была помощницей учительницы, она быстро поняла, что в школе ее интересуют всего три вещи. Во-первых, игры, во‐вторых, уроки естествознания и, в‐третьих, цветные маркеры, которыми можно писать на визжащих досках, протирать их тканью и снова писать, что ей позволяли делать сколько угодно. Естествознание она любила на самом деле только потому, что во время этих уроков ей разрешали присматривать за Лапшой, собакой учительницы, грязно-белым существом с шестью лапами и мягким нравом. Она играла с Лапшой, пока всем остальным приходилось заворачивать кубики льда в носки, а милая учительница Джоли ставила оценки или пила горячий чай из большой чашки. Во время игр Нона следила, чтобы никто не закинул мяч в окно соседнего заброшенного здания. Мяч в этом случае пропал бы, потому что внутри все еще оставались мины и растяжки. Ни одна из этих обязанностей не казалась слишком трудной, и Нона думала, что ей повезло. Разумеется, ей не платили, но когда она ходила за молоком или разговаривала с людьми, которые пололи сорняки в парке, ей очень нравилось отвечать: «Я работаю в школе», когда ее спрашивали, чем она занимается. Все всегда говорили, что это полезное дело и что, конечно, они сами никогда об этом не думали, но она молодец.
Заставить Нону запомнить какие-то факты было так же сложно, как научить ее обращаться с мечом или костями, хотя, наверное, даже сложнее. Она постоянно объясняла, как можно вежливее, что ее мозгу это все просто неинтересно. Как будто раньше ей уже это все рассказывали и она все забыла. Сидя на уроках за шаткой партой, на старом пластиковом стуле в дальнем конце класса, полного детей, она чувствовала, что информация влетает в уши и немедленно вылетает из головы и при этом кажется странно знакомой – как будто она это уже слышала раньше. Учителя были поражены, обнаружив, что она говорит на всех языках, но Пирра научила ее отвечать, что она пережила множество переселений, и этого было достаточно.
Милая учительница отказалась от попыток учить Нону и вместо этого относилась к ней как к хорошей коллеге, на которую можно положиться в простых вещах – мытье доски, присмотре за посторонними собаками и объяснении младшим детям на всех языках подряд, где туалет, – а чего еще надо учителю?
В конце первой недели Нону загнали в угол пятеро детей и сообщили ей, что она теперь их друг.
– Ладно, – согласилась Нона.
– Табаско тебя хочет, – объяснили ей.
Табаско была старше всех, ей исполнилось четырнадцать, но авторитет ее не зависел от возраста. Она вела себя царственно – для своих лет – и заговаривала с кем-нибудь очень редко. Большую часть ее тела покрывали ожоги, и ей доводилось бывать на войне. Любого новичка рано или поздно находила ее группа и тащила «смотреть на Табаско». Та задирала рубашку, приспускала шорты и демонстрировала ожоги. Предполагалось, что это вселит в свежее мясо чувство благоговения, а не отвращения, но если новичок плакал или отказывался смотреть, все всё равно этим гордились.
Сама Табаско была апатична, безучастна и, кажется, лишена сильных чувств, не считая бурного презрения ко всем предметам, кроме естествознания.
Нона хотела знать, зачем она нужна Табаско.
– Ты старая и можешь доставать наркотики, – пояснил Чести, которому было двенадцать и который служил при Табаско лейтенантом, – ты живешь в Здании.
Никто не пал духом, когда Нона сказала, что ей не разрешают покупать наркотики. Дети приняли это стоически.
– А что такого в Здании? – спросила она.
– Оно запрещено, – ответил Чести. А Красавчик Руби добавил:
– Моя мама говорит, что, если тебя поймают в центре города или ты выстрелишь не в то окно, тебя отвезут в ваше Здание.
– Но ты же все время играешь в гараже, – сказала Нона, – я же сама видела. Это ты попал в машину огромным твердым шаром, после чего сигнализация орала три часа.