Чести замолк. Дрожь пробежала по спине Ноны. Никто не поторопил Чести.
– Увидел людей без глаз.
– Да врет он, – неуверенно сказал Утророжденный.
Чести его проигнорировал.
– Он сказал, что у них глаза были сплошь белые. И что он двигался тихо, очень тихо, а эти люди… они все просто сидели… посмотрели наверх этими белыми глазами… одновременно… они смотрели на него. Он все время это повторял. Все время говорил: «Они видели меня, видели меня».
Потом он сказал уже более нормальным голосом:
– Он сказал, что в него начали стрелять, и он просигналил, чтобы его забрали. Босс велел ему успокоиться, а потом водитель сказал, что за нами следят… и этот чувак рыдал и извинялся как безумный, говорил, что втянул нас в какое-то дерьмо, и одна из старых куриц сказала: «Выкидывайте мальчишку», и они остановили машину, и подъехали два больших грузовика с ополчением, и…
Мгновение Чести не мог говорить. Все сидели рядом, дыша в унисон. Нона старалась подстроиться под дыхание Табаско, которая подстраивалась под Чести и Красавчика Руби, под Утророжденного и даже под Кевина. Все собрались в тесный потный кружок.
А потом нормальным, даже грубым голосом Чести сказал:
– А потом я рванул оттуда и ударился головой об столб, и у меня, наверное, мозг поврежден, так что ведите себя со мной хорошо.
Все это поняли. Нона взяла пустую веточку от ягод и сунула ее в рот. Ей хотелось что-нибудь жевать. Не есть, а чувствовать жесткий волокнистый стебелек между зубами. Утророжденный вдруг сказал:
– Ты сказал, наверное, штук сорок плохих слов.
– Ой, блин, заткнись, – ответил Чести.
– Так нечестно, почему мне нельзя ругаться, а Чести можно.
– Заткнись, Утророжденный, – сказал Кевин.
И поскольку Кевин никогда никому не велел затыкаться, Утророжденный заткнулся. Но это было хорошо – это разрушило неприятную атмосферу.
Табаско положила руку на плечо Чести и спросила:
– Думаешь, они следят за тобой?
– Нет. Нет. Табаско, я же твой мальчик? Я хороший?
– Да, – мягко сказала Табаско, – ты мой мальчик. Я позабочусь о тебе.
Тут оказалось, что к ним подошла учительница, и они виновато подняли глаза, но она только улыбалась так, как улыбаются учителя, когда думают, что понимают, в чем дело, а на самом деле ничего не понимают.
– Групповое собрание, да? – мило спросила она. – Чести, держи брошюру о приютах.
Чести так испугался, что просто сказал:
– Да, мисс, спасибо, мисс.
– Ничего не бойтесь, – сказала учительница, – собирайтесь, перемена сейчас кончится. Нона, позвонишь в звонок? А Лапшу лучше привязать, наверное. Я хочу заняться книгами.
– Да, конечно. – Нона тут же вскочила, но ушла не сразу. Она снова присела на корточки, когда остальные стали подбирать обломки стеблей и раздавленные ягоды. Ягод было мало, не дураки же они.
– Я о тебе тоже позабочусь, Чести, – сказала она.
– Кому нужна твоя забота? – весело спросил Чести, вставая. – Ты же тупая как пробка.
Нона возмутилась, а Табаско спросила:
– Сколько машин было?
– Не знаю. Я не считал все, а тот чувак выбрал какую-то из середины. Больше десяти. Двадцать, может. Все огромные. Вот что я вам скажу. – Он отряхнул штаны и продолжил тяжелым тоном: – Я знаю, что это было. Я много с вами тусуюсь. Я знаю все приколы. Никто никогда не спрашивает мнения бедного старого Чести. А Чести бы ему сказал, что нечего даже пытаться обмануть чертов Конвой.
8
Табаско подошла к Ноне перед уроком естествознания и сказала:
– Продолжай вахту.
Со всей этой суетой вокруг Чести Нона совсем забыла, что кто-то за ними следит и что Табаско занимается расследованием. Но это же была Табаско, она никогда ничего не забывала.
Нона заметила, настороженно глядя на Ангела, которая болтала с малышами, доставая ведро с кубиками льда (они как раз изучали температуру):
– Она выглядит усталой.
– Да.
– Мне надо сварить ей кофе, – решительно сказала Нона, – я же помощница учителя, мне нужно присматривать за учителями тоже. Ты же знаешь, что она была врачом?
– Да, – ответила Табаско, ничего не объясняя, – когда ты сегодня выйдешь из школы, я хочу, чтобы ты кое-что сделала.
– Хорошо. Что?
– Изобрази, что у тебя есть рация и что ты с кем-то связываешься.
Поскольку Нона никогда в жизни не пользовалась рацией и не звонила по телефону, она засомневалась: